Объятия незнакомца
Шрифт:
В дальнем конце зала послышался вздох.
– А я, между прочим, завтра иду на вечеринку. Там будет виконт ла Мартен, – заговорила Вероника.
– М-м?
– На вечеринку. Завтра я иду на вечеринку. И там будет виконт ла Мартен.
– М-м.
Мари, не отрываясь, продолжала смотреть в ящик.
– Слушай, почему бы тебе иногда не составить мне компанию? Ты целыми днями просиживаешь в своей лаборатории, занимаясь всякой чепухой. Мари, ты лишаешь себя стольких удовольствий. Оглянись вокруг. Люди выезжают на пикники, танцуют, устраивают балы-маскарады.
Мари, почти не слушая болтовню сестры, следила за экспериментом. Ее охватывало отчаяние. Она так боялась, что у нее и на этот раз ничего не получится, а ей хотелось, чтобы получилось. Никогда еще она так страстно не желала этого.
Вся та «чепуха», которой она занималась последние пятнадцать лет, никогда не приносила реальной пользы. Но это изобретение... Если оно сработает...
Это химическое соединение может оказаться одним из самых важных открытий нынешнего столетия.
По телу прошла дрожь. Мысль о том, что она, Мари Николь ле Бон, незаконнорожденная дочь из древнего и знатного, но опозоренного рода ле Бон, произведет революцию в химии и агрономии и тем самым спасет тысячи людских жизней, – эта мысль наполняла ее совершенно особым, доселе незнакомым чувством горделивого восторга. И это чувство кружило ей голову.
Она уже видела себя стоящей перед сухарями из Академии наук, теми, которые откровенно унижали и высмеивали ее. Эти ученые мужи, гневно сверкая глазами и тыча в нее пальцем, прочли ей однажды лекцию о месте женщины в обществе. Они твердили, что женщине не пристало проявлять интерес к химии.
Не пристало. Это слово слишком часто звучало в жизни Мари.
И может быть... может быть, ей даже разрешат сделать официальный доклад в Академии в Париже. Это будет первый доклад, сделанный женщиной.
– Мари, ты слышала, что я сказала?
Мари, устыдившись своих грез, тряхнула головой и посмотрела в дальний конец зала. С чего это она вдруг начала предаваться пустым мечтам? Это совсем не похоже на нее.
– Конечно, Вероника. Я все слышала. Ты говорила о графе де ла Фонтене и какой-то вечеринке.
Вероника пробормотала нечто совсем неподобающее для – дамы – словечко, которое редко услышишь из уст восемнадцатилетней девушки, – и резко поднялась. Ее голубые глаза блестели, несмотря на поздний час.
– Я говорила о виконте ла Мартене и карточной вече ринке. Клянусь всеми святыми! Мари Николь ле Бон, ты должна выбраться отсюда! Ты покрываешься здесь пылью, от тебя веет такой же скукой, как от твоих пробирок и колб. – Она подошла к столу, заставленному стеклом и громко щелкнула ногтем по одному из лабораторных стаканов. – Ты уже ни о чем не можешь говорить, кроме как об окислении, горении или об экспериментах Турнифора с газами...
– Мариотти.
– Что?
– Турнифор был ботаником. Это Мариотти экспериментировал со сжатыми газами.
Вероника в отчаянии воздела руки к небу.
– Вот-вот! Именно об этом я и говорю! Мари, неужели ты думаешь, что дед желал тебе такой жизни? Лично я считаю, что он не стал бы обучать тебя химии, если бы мог предположить, что ты уйдешь в нее с головой. Пока он был жив, ты хотя бы раз в неделю выезжала верхом. А теперь...
Мари почувствовала, как волна печали подкатила к сердцу, и поспешила сменить тему разговора.
– Так ты говоришь – ла Мартен? Не слишком ли много внимания он уделяет тебе в последнее время?
Вероника вспыхнула – отчего стала во сто раз краше, – пожала плечами и принялась теребить кружевную кайму рукава.
– Ну... хм... мы виделись с ним несколько раз на вече ринках. И он... м-м... Ой, Мари! Ладно, сознаюсь тебе. Я схожу по нему с ума! Я влюблена. На этот раз влюблена всерьез и на всю жизнь. – На ее лице появилось знакомое мечтательное выражение. – Он такой красивый! Красивый, смелый... Он просто чудо! А какой обаятельный! Он так отличается от всех этих зануд, которые не могут говорить ни о чем другом, кроме как о войне с Англией. С ним так весело, и он...
Мари, снисходительно улыбаясь, слушала, как Вероника распространяется о последнем объекте своих воздыханий: за эту весну это был третий случай, когда ее сестра влюбилась «всерьез и на всю жизнь».
Мари потянулась, потерла затекшую шею и вновь заглянула в ящик. Серый порошок был пропитан водой, но вел себя прекрасно. Значит, и стоячая вода не могла явиться причиной возгорания. Мари сникла. Она потеряла целый месяц, проводя опыты с водой, в то время как следовало проверить другие переменные.
Взгляд скользнул по стене, по мерцающей позолоченой рамке, в которую был вправлен сертификат, выданный Академией наук, и остановился на висящих рядом золотых медалях. Ими был награжден ее дед за разработки в области микроскопии и металлургии. Она почувствовала, как сдавило в горле. Если бы он был сейчас с ней...
Находясь в этой комнате с восьми лет рядом с дедом, она пережила самые счастливые моменты своей жизни. Они вместе начали работать над удобрением, надеясь, что оно положит конец неурожаям и голоду, которые уже несколько десятилетий терзают несчастную Францию. Зимой, когда -кончаются запасы зерна, люди едят кошек и собак. Они все готовы отдать за несколько пригоршней муки. Сотнями они умирают от голода. Их дети раскапывают снег в поисках желудей и пожухшей травы.
Нет, что бы ни говорила Вероника, Мари знает, что дед приветствовал бы ее самоотречение. Может, кто другой и позволял себе подсмеиваться над ней, считая ее чересчур серьезной и «странной», но дед понимал ее.
Только он и понимал.
Она сомкнула веки и тряхнула головой. Сейчас нужно прибраться и лечь спать. А завтра... завтра придется изменить условия и снова начать опыты.
Вероника все еще пела дифирамбы своему виконту:
– ...а потом он поцеловал меня...
– Что? – насторожилась Мари. – Что он сделал?