Обязан жить. Волчья ямаПовести
Шрифт:
Говорю, — неохотно сознался Андрей, — но я бы этот воровской язык…
— Кто у тебя в городе из близких?
— Один, как перст, даже тоска берет, — засмеялся Андрей на мгновение задумался. — Хотя есть одна знакомая… К сожалению, пока между нами ничего серьезного.
— Кто ты для нее?
— Обычный советский служащий. Отец у нее — язва.
Бондарь тяжело повернулся на стуле и кивнул на груду папок, навалом лежащих на развернутом брезенте.
— Дай-ка мне дело об ограблении ювелирного магазина, — попросил он. — Помнишь?
— Дело банды Корня? А как
Андрей долго копался в папках, потом вытащил одну — тонкую, с матерчатыми завязками.
— Сядь… Коротко информируй.
— Корень, — начал Андрей, — профессиональный вор. В наш город банда приехала, следя за ювелиром Карташевичем. Ни второй день по прибытии залезли в магазин, взломав витрину. Были обнаружены и в перестрелке двое из банды убиты. Tpeтий «Блондин»…
— Стоп, — Бондарь поднял руку и развернул газету небольшого формата. — Читаю: «…Сообщение вечерней газеты „Слово“… Заезжая банда ограбила ювелирный магазин Карташевича… Однако бдительность органов охраны порядка пресекла поползновение вооруженных грабителей. В ночной перестрелка двое воров уничтожены. Третий арестован. На днях он предстанет перед революционным судом. Начальник районного отдела милиции». Все точно?
— Да, — кивнул головой Андрей. — Обычное уголовное дело. Мы посчитали нужным информировать об этом население.
— Где сейчас третий?
— В тюрьме. Мы не успеваем вывезти уголовников.
— В общей камере?
— Нет.
— Какие у банды были связи с городским уголовным миром?
— Да никаких… Проследили за Карташевичем от самой Москвы. Карташевич — спекулянт золотом. Его самого судить надо.
Бондарь прошелся по кабинету, и рассохшийся паркет затрещал под его сапогами.
— Это хорошо, что вы позволили напечатать в газете, — проговорил он и подсел к Андрею, подвинув к нему стул. — А что если третьим станешь ты?
— Не понимаю, — растерялся Андрей.
— У нас есть время вывезти вора из тюрьмы.
Андрей тоскливо вздохнул:
— Чего проще… Белые выпускают из тюрьмы…
— Ишь ты, какой сообразительный, — засмеялся Бондарь. — Нельзя сказать, что мы первыми открыли такой способ внедряться в лагерь врага. Но сейчас иного выхода нет! Ты должен стать своим человеком среди уголовников города. Московский вор по кличке «Блондин» — это же фигура! Надо найти связника полковника во что бы то ни стало! Он ограбил богатого человека, значит у него есть деньги. Приглядывайся. Есть словесный портрет! Не так уж мало, скажу тебе. Найди его и уничтожь альбом. Сожги его!
— В контрразведке у них не мальчики, — пробормотал Андрей. — Нет времени подготовиться.
— Ты тоже не кисейная барышня, — грубовато бросил Бондарь, — и притом… Все, что сможем, сделаем… В дело вора вклеим твою фотокарточку. Мы не успеваем вывезти часть архива. На станции его обольют бензином и подожгут. Контрразведке Май-Маевского достанется груда полуобгоревших папок. Среди них будут и твои документы. Уж они попотеют, дела собирая по листочкам.
— Но зачем ему альбом? — проговорил Андрей с раздражением.
Бондарь внимательно посмотрел на него:
— И
Бондарь увидел озабоченное лицо Андрея и добавил:
— У тебя есть другой вариант?
Андрей подошел к окну. В кабинете было прохладно, а за стеклами солнце жгло деревья и накаляло булыжники. Коротко загудев клаксоном, в ворота особняка въехала легковая машина с закрытым верхом. С ней и должны были покинуть здание последние чекисты.
— Другого варианта нет, — ответил Андрей, — В этом городе меня почти никто не знает. Будем надеяться…
— Ну вот, — тихо сказал Бондарь, — тебя и перекрашивать не надо… В чем особенность твоего задания? От его успешного выполнения зависит, возможно, и судьба восстания и сотни человеческих жизней. И каких людей, сам знаешь. Это задание для одного, Андрей. Тебя никто не будет подстраховывать. И на помощь особенно не надейся. Все зависит от твоего ума, хитрости и мужества, конечно.
— Постараюсь, — пробормотал Андрей.
— Нет уж, — хмуро перебил его Бондарь, — без этих стараний… Ты обязан все выполнить! Альбом должен выйти из игры чего бы это ни стоило!
— Вы меня не так поняли, — сказал Андрей. — Я жизни не пожалею.
— Вот этого ты и не делай! — резко оборвал Бондарь, — Ты обязан жить! Во всех случаях! Мертвый ты принесешь нам вред, а врагам пользу! Если ты живешь — значит есть надежда обезвредить альбом! Спасти людей! Развязать им руки и зажечь огонь восстания!.. Ты нужен нам живой, понимаешь? С таким заданием ты тут один. Второго нет. Помни об этом всегда!
Издалека донесся тихий дребезжащий звук. Чекисты прислушались. Бондарь подошел к окну, толкнул его створки. Сухой ветер вошел в кабинет и потянул по полу скомканные листы бумаги. Улица лежала по ту сторону литой ограды особняка, тихая, залитая светом, и, казалось, что в этих высоких, с мраморными колоннами и черепичными крышами домах нет никакой жизни.
Где-то били в колокола. Жидкие, разрозненные звуки плыли над молчаливым городом, и была в их надтреснутых жестяных ударах торопливая исступленность дрожащих от торжества рук… Затем заговорила еще одна колокольня — громче, басовитее, с бронзовыми переливами.
— Наверное, белые уже видны с колоколен, — проговорил Андрей.
— Далдонят, как на пожар, — хмуро ответил Бондарь. — Радуются, сволочи… Ничего, мы еще вернемся… Я этот звон долго не забуду. Пошли.
Он положил руку Андрею на плечо и ободряюще тихонько тряхнул. Андрей взглянул на него и увидел в глазах у председателя Чека пронзительную горькую печаль.
И тогда он сам сказал Бондарю:
— Ничего, Вадим Семенович, все будет хорошо…
— Надеюсь, — сердито буркнул Бондарь и отвернулся.