Обязан жить. Волчья ямаПовести
Шрифт:
— Да что вы, ей богу, придумали! — не выдержал Глоба. — Кому верите?!
— Молчи и слушай, — перебил Соколов. — Корень приходил к Сидоренко. Звал его к себе. Указал место, где они могут повстречаться снова. Пароль дал к своим людям в селе.
— Я протестую против вашей поездки, — решительно сказал Глоба.
— То ты по молодости, — тихо засмеялся Соколов. — Если мы Корня склоним к добровольной сдаче… Скольким людям життя сохраним!
— Тогда я еду с вами!
— Не надо, он побоится ловушки. А нам надо спешить, пока он грехов не натворил, тогда будет поздно.
— О чем можно с ним говорить?! — с отчаянием вырвалось у Глобы.
— Предложу ему два варианта. В первом у него все-таки какой-то шанс на жизнь.
— Он вас живым назад не отпустит.
— Сидоренко оставляет в городе жену с двумя детьми.
— За что ж он так вас любит, этот Сидоренко? — ядовито спросил Глоба.
— Тоже ищет прощения, — проговорил Соколов. — Старый уже, осознал.
— И куда вы сейчас?
— К Волчьей Яме… Через село Водяное.
— Когда ожидать обратно?
— Завтра к вечеру. Дорога не близкая. До свидания, Тихон. Не нервничай. Все будет хорошо.
Соколов вывел оседланную лошадь со двора, прикрыл за собой ворота. Долго в гулкой тишине не затухали шлепающие звуки сильных лошадиных ног о лужи. Глоба неподвижно стоял на крыльце, лицом прислонившись к холодному столбу. Усадьба дышала сырой глиной и гнилой соломой. Босые ноги совсем закоченели на ледяных досках крыльца. Тихон не уходил, век слушал, как затихают звуки конских копыт.
Наконец отшатнулся от столба и осторожно вошел в комнату. Стараясь не шуметь, опустился на кровать. Сонный голос жены спросил:
— Кто? Так поздно…
Глоба только и мог ответить, ладонью прикрыв глаза;
— Дела, Маняша, дела. Ты спи…
Она положила руку ему на грудь, и он постарался успокоить дыхание, чтобы ей даже во сне не передалось его волнение, возникшее при расставании с Соколовым. Многое она не знала о своем муже и знать ей не надо было, особенно теперь, когда в ней таинственно зреет новая жизнь.
Он осторожно поднялся и снова вышел на крыльцо. Долго курил, глядя на небо, которое никак не хотело менять свои антрацитовую черноту, лишь где-то, на страшной высоте, туманно роилась мельчайшая звездная пыль.
…Тогда, несколько лет назад, под Глобой пала загнанная лошадь. Он шел, утопая в сугробах, мокрый от пота, с заледенелымы волосами — ветер унес в темноту ушанку из собачьего меха. Силы оставляли его, — падая, долго лежал, ничего не видя, дышал как та загнанная кобыла, которую покинул в лесу с вытянутой мордой на снегу, — ее засыпало быстро, когда уходил, над белой дымящейся дюной только полоса хребта чернела.
Позади остался бандитский лагерь — затерявшиеся в лесу вгрузшие в землю шалаши и землянки. В эту ночь ветер рвал из труб снопы искр, а когда распахивались дощатые двери — в мелькании мутного света можно было увидеть движение теней, услышать песни, хохот, крики…
Тихона встретили конники отряда по борьбе с бандитизмом, они привели его к своему командиру — Соколову Николаю Прокопьевичу. Сидя на лавке перед керосиновой лампой, Глоба пытался найти нужные слова, чтобы объясниться с этим человеком в кавалерийской шинели, но мысли путались.
— Да он зовсим хворый, — сказал командир, глядя на горящее лицо паренька. — А ну ложись спать… Утром все расскажешь…
И все же Тихон нашел в себе силы снять с правой ноги заледенелый сапог, из-под стельки достал удостоверение Чека — клочок шелковой тряпки с фиолетовым оттиском печати и полустертыми буквами — пропотевшая, грязная тряпица легла на ладонь командира. Соколов все понял, встал из-за стола, шагнул к телефону, долго крутил с ожесточением гнутую ручку, потом сунул трубку Глобе, приказал:
— Говори!
Возле уха, в холодном кругляше телефона забился далекий, но такой знакомый голос Рагозы:
— Молодец! Век не забудем… Теперь все расскажи командиру. И отдыхай. Ты болен? Завтра мы тебя положим в больницу. Спасибо, Тихон.
Утром Глобу на санях в сопровождении двух кавалеристов отправили в город. Только потом, после выздоровления, он узнал о полном разгроме банды Корня. Несколько верст гнал красном Соколов атамана по снежной целине среди деревьев. Они стреляли друг в друга, несколько раз казалось, что кони отряда настигнут бандитов, но те слишком хорошо знали свои тайные тропы — ушли в бурелом Волчьей Ямы, затаились в непроходимой чаще, а как только потеплело, разбрелись по селам. Шайка перестала существовать. Однако где-то в чужедальней стороне жил эти годы спасшийся батько, а в селе Смирновка затаился тот, кто кормил и укрывал бандитов, — Павлюк… А сколько их еще прячется по хуторам, ожидая появления нового Корня? У скольких еще закопаны под яблонями хорошо смазанные и обернутые в мешковины «куцаки», а под соломенной стрехой хаты на всякий случай висит котомка с добрым шматом сала в ладонь толщиной, парой луковиц и сухой лепешкой?
Думал ли тогда Тихон, что судьба опять сведет его с тем командиром, который станет его начальником, и он, Глоба, будет глубокой ночью сидеть на холодном крыльце в одном белье, дымить самокруткой и тревожно вслушиваться в мертвую тишину спящего городишка?
Как медленно встает рассвет… Вот на востоке кто-то, словно нехотя, принялся смывать с купола неба закопченный слой — помутнели края, тускло забрезжили, потом все небо стало наливаться силой, окрепло и пролилось за горизонт алой полосой.
Уже одетый, подпоясанный, в туго надвинутой на лоб милицейской фуражке, Глоба вскочил в седло и, разбирая поводья, скомандовал двум подчиненным:
— По коням, ребята…
Они некрупным шагом миновали ворота и легкой рысья поскакали по пустынной дороге. У водоразборных колонок и колодцев уже гремели ведрами рано поднимающиеся хозяйки, по обочинам там и тут гнали на прибрежный луг скотину заспанные мальчишки. Устоявшиеся за ночь лужи были прозрачны, на них лежали намокшие листья.
На окраине города всадники свернули к оврагу и остановились около небольшой хаты. Перегнувшись через забор, Глоба негромко позвал хозяйку. На крыльцо вышла старая женщина. В подслеповатом окошке показались лица детей.
— Где Сидоренко? — спросил Глоба, поздоровавшись.
— Поехал в ночь, — с беспокойством проговорила женщина, пристально вглядываясь в милиционера. — Может, с ним случилось что? Вы скажите, ради бога… Поехал с вашим начальником…
— Нет, все в порядке, — ответил Глоба, разворачивая лошадь. — Я просто хотел узнать… До свидания.
Итак, бывший бандит, помилованный по амнистии, сегодня ночью отбыл вместе с начальником уездной милиции в сторону Волчьей Ямы. Со стороны Сидоренко ловушки быть не может — семья осталась в городе. Дорога к лесу одна — Глобе ли не знать ее? По ней он шел в банду, возвращался назад…