Обычная история
Шрифт:
– Она тебя не знает совсем! – орет. – Ей же в школу в сентябре! Мы купили квартиру специально поближе к языковой гимназии. А ты? Ну, куда ты ее приведешь? Ты сама хоть знаешь, какие условия тебя ждут?
В том-то и дело, что нет. Зато Реутов уж точно знает, на что давить. Меня освободили лишь потому, что у государства возникла острая необходимость в айтишниках высшего уровня подготовки. Мой рабочий контракт – еще одна форма рабства. Но я так обрадовалась возможности выбраться, что даже не стала вдаваться в детали.
– А я тебе расскажу, – додавливает Реутов. – Навел
Голова гудит. Телом разливается незнакомая раньше слабость. В образовавшуюся в месте соединения ребер дыру вытекают все мои силы и весь душевный сок подчистую. Мне кажется, что продолжи Реутов в том же духе – меня вообще не станет.
– Садись в машину, я тебя прошу.
– Зачем? – облизываю спекшиеся на солнце губы.
– Я отвезу тебя к матери. Там твои вещи. Железо…
Ах да… Они же переехали поближе к гимназии.
– А нашу квартиру ты продал? – мой голос ломается.
– Если помнишь, она мне досталась в наследство. Так что ты не имеешь на нее прав, но я… – Реутов как-то потерянно похлопывает по карманам. Достает конверт с логотипом банка и протягивает мне.
Я качаю головой, потому что он прав. На деньги я не имею права. Но кто мне вернет, кто мне компенсирует все, что с этой квартирой связано?! Боже, ведь именно там случился мой первый раз. Именно в ту квартиру мы приехали после свадебного банкета, и он на руках занес меня в дом… Именно в той квартире мы трахались сутками на всех поверхностях, начиная от подоконника и заканчивая бабушкиным антикварным креслом. Именно в ней я перевела гору продуктов, не теряя надежды однажды его накормить собственноручно приготовленным ужином. И в неё мы принесли Сашку после выписки из роддома.
Пячусь, а ноги не слушаются. Я как пьяная.
Реутов тычет под нос злосчастный конверт.
– Тут пять миллионов. Жилье тебе предоставят от конторы, Кэт, а это… На первое время.
Мне не понять… Мне, сука, не понять совсем, как до него не доходит, что у меня забрали что-то гораздо более ценное? Почти все… Все, что у меня было, забрали. И никакими деньгами этого не измерить и мне не вернуть.
– Деньги оставь себе. А вот дочь я заберу. Думаю, ребята из серьезной конторы, в которой я теперь имею честь работать, не позволят меня обидеть.
– Кэт, пожалуйста… Она ее мамой зовет! Верней, стала называть недавно, но…
Он бьет наотмашь, не щадя. Я, как в идиотской мелодраме, опускаюсь на колени в придорожную пыль. Я задыхаюсь, округлив рот… Меня не становится.
– Прости! Ну, пожалуйста, прости! Я мудак, да. Черт. Я просто хочу для нее лучшего! У нас все хорошо. У тебя тоже будет. Постепенно все наладится, Кэт, обязательно. Ты сможешь ее видеть, клянусь, слышишь?! Но не так же… Не травмируй её, прошу. Уж кому, как не тебе знать, как мать может испоганить жизнь своему ребенку. Не уподобляйся своей мамаше!
Останься во мне хоть толика чувств, кроме боли, я бы восхитилась такой шикарной манипуляцией. Но чувств нет. А боль… Боль вырывается из груди неразборчивым хрипом, боль сочится из глаз дождем, прибивая дорожную пыль.
– Что ж ты делаешь, а? Как тебя земля носит?
Я не хочу… да и не смогла бы, даже если бы очень захотела, озвучить свои претензии. Зачем напоминать о том, что он мне по гроб жизни обязан, если я сама никогда не относилась к этому так? Любила? Да. И именно потому я не могла иначе.
А вот любил ли он? Хоть когда-нибудь… сука… меня… любил?
– Дай мне время ее подготовить! Прошу тебя. Хотя бы неделю, Кэт! Просто выслушай мои аргументы. И если они покажутся тебе несостоятельными, я отвезу тебя к ней прямо сейчас. Но для начала подумай, как это отразится на Сашкиной психике. Не ломай ты ее в пику мне.
Он как будто хочет меня обнять, но я отшатываюсь в сторону. Встаю, помогая себе рукой. Голова все сильнее кружится…
– Звони ей…
– Кэт! Это не лучшая идея, честно…
– Звони. Скажи, что мама хочет поговорить. Настоящая мама, – не могу себя удержать от издевки.
Реутов пробегается пальцами ото лба к затылку, приглаживая волосы. Даже в такой ситуации он выглядит как истинный аристократ. И я все еще до боли его люблю.
– Хотя бы этот гребаный звонок ты мне должен!
Он бросает на меня злобный взгляд. И прикладывает-таки трубку к уху.
– Привет, Сашунь. Слушай, тут такое дело… Я рядом с мамой Кэт. Да, той, которая была далеко… Поговоришь с ней?
Глава 3
Кэт
– Алло… – шепчет Сашка в ухо. А я… Ч-черт, горло так сжалось, что ни слова не могу из себя выдавить. Пауза затягивается. И как назло, в трубке даже помех нет. Только мое затянувшееся молчание.
– Привет, Вороненок, – сиплю. – Это мама. Никакая ни Кэт. Просто мама.
Кажется, эта короткая речь стоит мне остатков всего.
– Привет.
Два слова она сказала. Алло и привет. Наверное, этого недостаточно, чтобы судить. Но я же и раньше с ней говорила, может, не так часто, как мне бы того хотелось. Сашка действительно в последнее время стала отлынивать от разговоров со мной, как от возложенной на нее повинности, но я все же могу с уверенностью утверждать, что речь у нее поставлена идеально. Как и положено дочери дипломата. Ни за что не догадаешься, что ей неполных шесть лет. Реутов говорил, что сам ею занимается. На кружки водит, то-се… А помогает няня. Не знаю, правда ли это. Я уже вообще ничего не знаю.
Солнце все сильнее печет, плавя тело и мозг. Выступает на коже мерзкой масляно-соленой пленкой. По спине и вискам аж течет. Но мне все равно.
– А я свободна. Представляешь?
Реутов пинает колесо. Ах да! Мы же договорились ничего ей не рассказывать. Потому что как рассказать ребенку, что его мать в тюрьме? Тогда мне это показалось хорошей идеей. Сейчас… Я просто не знаю. Шестерёнки в голове плавятся от жары. И непонятно даже, где жарче – внутри меня или снаружи. Внутри – так просто адова геенна. Гребаное чистилище.