Обычная история
Шрифт:
Обычно, конечно, я так не работаю. Но как оказалось, из неформальных разговоров с сотрудниками колоний можно почерпнуть гораздо больше информации, чем из безликих, написанных под копирку, характеристик. Жаль только, мы раньше не поговорили. Потому что когда решался вопрос о помиловании, и я, и Тамара Сергеевна как раз находились в отпуске.
Из материалов собранного на Реутову досье я, конечно, знал, что муж с ней развелся. Однако для меня стало полнейшим шоком, что сама Реутова об этом ни сном ни духом! Уже на этом моменте нашего разговора с Томилиной я напрягся. А уж когда Тамара Сергеевна намекнула, что среди заключенных ходит упорный слух, что Реутова взяла
Теперь вот стою, смотрю и не пойму, она вообще держится, нет?
Жалко девку до безумия. До раскаленных белых всполохов перед глазами. Почему? Наверное, потому что очень хорошо могу понять ее чувства. Предательство само по себе – неприятная штука. А предательство такого масштаба – почти смерть. И это вовсе не образное выражение. В такие моменты внутри действительно что-то умирает. Я боялся, как бы она какой беды не наделала. Мало ли, что может стукнуть в голову бабе, да?
А еще тесты… Внимательно вглядываюсь в мертвый космос ее темных глаз. Ну не пройдет же! Не пройдет она их, как пить дать. А если каким-то чудом удастся получить допуск к работе, она наверняка рано или поздно к чертям сорвется. Это просто вопрос времени. Мне такие напряги нужны? Нет. И что прикажете с этим делать?
Надо бы хоть Стрельникова порасспрашивать, что да как. Она вообще вменяемая?
Докуриваю в две яростные затяжки.
– Кать, познакомьтесь. Это Валеев Таир Усманович. Наш шеф.
– Очень приятно. Кэт. Вы хотите что-то обсудить? – спрашивает в лоб.
– Я хочу убедиться, что вы нормально добрались, – сдабриваю голос иронией.
– А были сомнения?
– Ввиду последних событий? – парирую я. – Были. Пойдем, я все покажу.
– Таир Усманович… – окликает порядком сбитый с толку Стрельников
– Ты здесь подожди, Миш, ладно? – одергиваю его. Должен же он понять, что я хочу без свидетелей перекинуться с девочкой парой слов. Ну и вообще присмотреться к ней повнимательнее.
Машинально забираю из рук Кэт рюкзак. Что-то мешает. Без всякого дергаю сильней. Сопротивление усиливается. Опускаю взгляд и, наконец, понимаю, что Кэт тупо тянет его обратно.
– Я сама могу.
– Ты из феминисток? – прикладываю таблетку к двери, пропуская девчонку в подъезд.
– А у вас с этим проблемы?
Оборачиваюсь. Внимательно вглядываюсь в лицо, сейчас больше похожее на посмертную маску, и сходу многое про нее понимаю. Девочка порядком пришиблена. Наезжает без огонька. Но я легко могу представить ее другой – дерзкой, острой на язык, строптивой. И это, опять же, не в ее пользу говорит. Потому что такой сотрудник – довольно сомнительное счастье.
– Проблемы с чем?
– С правами женщин.
– Я своих подчиненных по гендерному признаку не делю. Так что нет, Кэт. Никаких проблем, – говорю с нажимом, мягко расставляю границы. Кэт, несмотря на свою заторможенность, это понимает и мигом сдувается:
– Извините. Слишком насыщенный день, – растирает лицо ладонями.
– Могу представить. И? Что думаешь с этим делать? – гремлю замком.
– Закончить на сегодня с впечатлениями, – кривит губы, хотя и понимает, конечно, что я не об этом спрашиваю.
Пропускаю ее в квартиру. Ловлю аромат разгоряченной солнцем кожи и затхлой тряпки, исходящий, наверное, от ее одежды.
– Ты первая. Кошки у меня нет, так что будешь за нее. Отрабатывай прозвище.
Оборачивается. Смотрит на меня совершенно непонимающе. Глаза, сначала показавшиеся мне черными, на самом деле глубокого темно-синего цвета, который только подчеркивает болезненно-белая
– А?
– В дом первой кошку надо запускать. Ты что, не знала?
– А-а-а, это. Ну да.
И ничего. Ей, кажется, даже неинтересно, куда я ее привел. А я почему-то не могу этого так оставить и распинаюсь так, словно еще и риелтором подрабатываю на полставки:
– Здесь кухня-гостиная, здесь одна спальня, другая…Ванная, гардероб. А тут вот еще, глянь, выход на террасу.
– Не много ли комнат для меня одной?
– Подразумевается, что ты будешь жить с дочкой. Семейным всегда выделяют квартиру как минимум с двумя спальнями.
Чувствую себя не в своей тарелке. Потому что она едва жива, и это видно. Потому что это вообще, блядь, и близко не моя работа – заселение рядовых сотрудников, а я какого-то черта здесь распинаюсь. Потому что день какой-то дурной – все через жопу. Я обещал Ляське побыть дома, но после разговора с начальницей колонии пришлось все переигрывать и срочно менять билет на самолет. Это закономерно привело к тому, что мы с женой опять в пух и прах разругались. Ляська орала, что в гробу она видела мои отъезды. Я в который раз пытался ее убедить переехать ко мне, сюда. Но в свое время Ляська так помоталась вслед за мной по гарнизонам, что когда я вышел на военную пенсию, была на десятом небе от счастья. Очень хотела она, наконец, осесть в родных краях поближе к родне. А мне… Мне было всего сорок гребаных лет. Какая пенсия?! Так что когда я получил приглашение на работу в смежную структуру, даже не думал. Да, опять надо было переезжать. И что? Не в первый раз. Но тут Ляська уперлась рогом. И все. Ни туда. Ни сюда. Ультиматум. Три года уже живем так. Черте как, по факту. То ли гостевой брак, то ли хрен его знает, как это назвать. Езжу к ним пару раз в месяц, и то если получается. Разве это жизнь? Но самое страшное, что чем дальше, тем больше мне нравится быть одному. С возрастом Ляськина легкость как будто испарилась. Когда мы вместе, она все время меня пилит. Бесконечно. По любому поводу. Точнее, повод у нас один – моя работа. За что ни зацепимся в разговоре, все к ней, родимой, сводится. Я вообще человек спокойный, но уже и мои нервы порой не выдерживают. Взаимные обиды и претензии натягиваются между нами толстой струной. И я не могу отделаться от ощущения, что когда-нибудь она лопнет, раздирая плоть до костей.
В этот раз летал я не просто так. Праздник большой был в семье – юбилей картаная. Так Ляська и за столом между сменой блюд сподобилась на меня деду нажаловаться. Картанай хмурился, качал седой головой. Вот зачем? Он и так сдал. Сидела бы, наслаждалась. Мы, может, в таком составе последний раз… Дедов дом. Близкие. Семья. Ощущение стремительно ускользающего времени, горчащее на языке. И на фоне Ляськиного зуда – абсолютная растерянность. Сорок три всего. А как будто никому не нужен. Дочки уже совсем взрослые. Жена вечно всем недовольна. Старики уходят… Мы стареем. И что? И все? Тоже просто уйдем? А ради чего тогда это было?
На работе передо мной такие вопросы не становятся. Здесь я на своем месте. Востребован. Реализован. Нужен… Пусть даже сейчас Катя только и ждет, как бы поскорее от меня избавиться.
– У тебя же дочка?
– Она с отцом, да.
– Забирать будешь? Если что – я в курсе твоей ситуации…
– Вы это к чему?
– Если этот мудак ее по-хорошему не отдает, то…
– Я поняла. Спасибо. Мы разберемся сами, – замыкается в себе.
– Как знаешь. Обращайся. Родная контора в беде не бросит, – улыбаюсь криво, пряча руки в карманы брюк.