Ну надо ж – как по вене лезвием,Так обмануться, так обрезаться,Не спьяну – с абсолютной трезвости —«Бывает», – скажут дураки…Любить – с её речами скользкими,дешёвыми камнями-кольцами,с её состриженными косами,любить – не за, а вопреки,с её прогулами-отлучками,с её конфетами-тянучками,глазами – серыми колючками —и острым худеньким лицом,с её очередным романчиком,с её джинсой и первым мальчиком,с её плаксивой дурой мачехойи вечно занятым отцом,с её татушкой – синей метинкой,с её неважной арифметикойи неумеренной косметикой,и
неприятьем умных книг,и видеть в ней… царевну спящую,и думать: эта – настоящая,а та, колючая, искрящая —лишь искалеченный двойник…
Дочь
Ей девятнадцать. Ей отнюдь не просто – и с ней отнюдь не просто даже нам. В пустыне бездуховности и прозы она живёт – бегущей по волнам, по гребням строк, по впадинам мелодий и по прозрачной штилевой слюде. Но до добра, признаться, не доводит чудесное хожденье по воде. Не хиппи. Не из эмо или готов. Нельзя в чужие рамки, ну никак. Зато читает Гессе, учит Гёте на русском и немецком языках. Она не верит в призрачность идиллий, она порой не помнит слова стоп. Но не дошла пока до carpe diem, до после нас, ребята, хоть потоп… Поэт без лиры, кормчий без кормила, святой в миру (трагический эксцесс!), она ещё не выросла из мира русалочек, царевен и принцесс…
О, лишь бы не пришлось летать бескрыло и петь осанну медному грошу. Лишь только не дошло бы до «обрыва…», до безнадёжного «я к вам пишу…», о бедная (тургеневская?) Лиза, и так бывает: прежний мир постыл, твоя любовь – сродни максимализму – тебя же подвела под монастырь. Эх, девочка, любовь не пронесётся, а клюнет ядом в гордые уста. Листаем дальше: чеховские «Сёстры»: трагедия, тоска и пустота. О лишь бы только отметать плохое, хоть невзаправду, редко и во сне, звучать, как девушка в церковном хоре. Вся в белом. В первозданной белизне. На русых волосах её покоясь, сияет луч, спадая на виски. Высок и чист её летящий голос, и помыслы чисты и высоки…
Ей хочется выплёскивать наружу всё то, что душит накипью в груди. Ей хочется копировать подружек с замашками гламур-ных кинодив: интим, гулянки, брачная карьера! спецы тату, эксперты по шмотью! Похожие на лопес и орейро, но никогда – на девочку мою… Они – правдоподобные эрзацы. Ты не эрзац. Ты грозовой раскат. Как долго до «найти и не сдаваться»! Как тяжело «бороться и искать…»! Быть исключеньем, жить на грани риска, пилить себя – но всё же это плюс. И я тобой горжусь по-матерински, по-матерински за тебя боюсь.
Бесхитростна. Ассоль в тоске по Грею. Скромна. А всё ж у быдла на виду. Ты стала продолженьем галереи (последняя в классическом ряду). Оно само собою разумелось, жестокая судьба, жестокий суд… Но се ля ви. Но это современность, где классика канает за абсурд.
Елена Яворская
«Дева…»
Дева.Улыбаешься грозеи слезам подруги. Самой близкой.Ты почти такая же, как все —в перекрестье кротости и риска,в перекрестье счастья и беды,на прицеле у добра и гнева.Персеполь сожжешь, растопишь льды.Таис, Герда, Агния и Ева.Нежно любишь обветшалый парк,страстно любишь ценные подарки.Из таких выходят Жанны д’Арк.Ну а чаще – склочные Одарки.
Черешня
Не инфанта, но инфантильнакоролевственно, свято, нездешне.Лишь вчера пахли губы ванилью,а сегодня, как в песне, – черешней.Вот идет нарочито неспешно,держит прямо гордую спину.А в кульке бумажном – черешня,будто россыпь крупных рубинов.Раздаёт нарочито небрежнодрагоценных ягод пригоршни.Обернутся рубины черешнейнедоспелой, горького горше.Есть жемчужное слово – «любима».А в кульке бумажном – рубины.
Воспоминания о школьном выпускном
Воспоминания…Плюшевый мишка в углу,книга на полке – о школе,о первой любви.Воспоминания…Летним дождемпо стеклу.Фото в альбоме:фойе, выпускной…Ну и вид!Мы-то ведь былипока чтопочти чтотрезвы…Завуч.Единственный,кто обращался на «вы»:мы для других —для себя! —оставались детьми.Взрослые мыслиумели высказывать мы,книжные мысли…Своих-то поди наберись!Мой Купидон —худосочен, уныл, белобрыс(лет через пятьбудет в теле, и весел, и лыс).Мой Купидон…Для кого-то,наверно,Улисс…Много ли толькона свете живет Пенелоп?От всепрощения миртак некстати отвык!Пью с отвращениемприторный жёлтый сироп,рядом – еда…Только хочется, люди, жратвы!А у мальчишек в стаканахдавно не вода,не газировка, не сок,а бабусин первач…Мне бы засесть в уголкеи беззвучно рыдать.Только углы-то все заняты,прямо хоть плачь!И ускакали подружки гурьбойна дискач…Пью с отвращениемсок с минералкой —бурда!Ночь не по-летнему нынчебледна и седа.Девушки в белом,я – в черном:к лицу камуфляжбелым воронам.Но в стаю, увы, не возьмут.Кажется, утромвсем классомхотели на пляж…Только на улицес вечерамуть-баламуть.Воспоминания…В прошлое детский билет,в школьный знакомый мирок,удивительный, наш?..Окаменели ониза полдюжины лет,вот и таскай за собоюненужный багаж.Может, оставить его —полинялый пакет —здесь, на гранитных ступеньках,у школьных дверей,и улыбнуться.И дальше пойти налегкес верой наивной,что мирстал немного добрей.
Послешкольное
Школа.«Ш-ш-школа…»Шоколад и кола.Шипит лимонадно.Колется.Кактус на подоконникев классе.Классная.(Вечно в зеленом и взгляд колючий,кто-то сегодня двойку получит!)Одноклассники —Коленькаи Васька.Коленька,милый мой мальчик,скромный отличник, скрипач,наверное, чья-то удача…(Говорят, после – спился,а может – женился…)Васька —проблема ходячая, дикий апач,горе для кошек окрестных,беда для собачек.Любит дворовые песни,любит мобилки,как Чацкий – перчатки, менять,крепкое пиво, креплёные вина,и – крепко-крепко – меня.А я-то ему «Буратино»в стаканчик, смеясь, налилана пикнике.После – рука к рукемы до утра бродили,бредили будущим,глупо шутили,и – смеялись до слёз.И – нам хотелось летать.Сбылось.Жаль, что приходится послекрылья латать.Взрослыймир – с душою не в лад.Школа.Колаи шоколад.
Семейные узы
Анна Попова
Помнишь?
Помнишь, на чахлые розочки раскошелясь,мы отмечали всё, что уже сбылось,помнишь десятки маленьких сумасшествий,помнишь, ты зарывался в лукавый шелест,в гриву и грёзу упрямых моих волос?Помнишь, в кино тайком целовал ладони,помнишь, конфеты вечером приносил?Помнишь, меня выписывали из роддомас маленькой Машкой, ещё ты шутил: «мадоннас куклой», а кукла сладко спала в такси…Помнишь весну, распутицу, новоселье,Машка читала азбуку по складам,папа – уже в больнице, и в воскресеньенам позвонили… ещё ты сказал мне: «Ксеня,я никогда, никогда тебя не предам».Хватит молчать потрясённо, курить бессонно,врать неумело, нежничать невпопад.Хватит казниться, упрямо влезая в ссоры,всё объяснимо, тебе пятьдесят, мне сорок,ей – девятнадцать, в общем, такой расклад.Хватит прощанья, размазанной вязкой каши,в щёчки давай поцелуемся – и пора.Хватит про «бес в ребро» и «судьбе не прикажешь».Хлопнула дверь. Обмираю бесслёзно. Я жесоздана из твоего ребра…
Гитара (прощание)
А была я гулкой, лаковой, бледно-оранжевойи ловила ревнивые взгляды твоих девчат.Ах, как пела я… как любила тебя привораживать,отнимать у всех – самому себе возвращать!А когда ты пел – на скамейке, с дружками-подростками,разложив сигареты, забыв про нехитрую снедь,как любила я золотистой декой отблёскивать,отзываться тебе – и восторженно леденеть…А потом пошло – с переборами-перекатами,До утра… с бесшабашной и звонкой ночной гульбой.Про чужую войну. А потом – про любовь проклятую,обреченным и резким боем – как будто в бой.А потом – невеста, красивая, большеглазая…Очи – песенные… свет бескрайний, синь-бирюза.А она сказала: с концертами, мол, завязывай(будто с пьянством). Любил, поэтому – завязал.Годы-годы – как будто пылью седой припорошены,деньги, дети… скандалы, влёт – из-за ерунды.Что-то тихо вздрагивало, всхлипывало над порожками —про мои лады – про твои семейные нелады.А потом – бросал виноватые взгляды: прости, мол, некогда,и уныло маялся, в год ни строчки не сотворив.Я старела… всеми древесными фибрами, всеми деками,ощущала, как странно мертвеет мой гордый грифи струна – размотанный кончик – упрямо колется…Ну, давай напоследок, давай: «а в глазах твоих неба синь»,И – цыганскую-хулиганскую, на два голоса!Нашу юность – легко проводим, отголосим…
