Обыкновенный дракон
Шрифт:
– Ах, мадре, не знаю я, что это за мальчишка! – девушка захлопнула холодильник, успев отметить в нём перевёрнутую посуду. Не исключено, что придётся многое выбросить. Малыш от её резкого движения попятился, уткнулся спиной в стену, присел и сжался. – Я думала, ты знаешь. У мистера Чанга вчера были гости?
– Ты ещё скажи, что этого мальчишку подкинули полицейские! – сеньора Исабель сердито приблизилась к ребёнку, но он предупреждающе зарычал. – Санта Мария, он совсем дикий!
Единственное предположение, которое выглядело логичным, было связано с отдыхающими туристами, иногда приближавшимися к территории особняка мистера Эттуэла и пытавшимися полюбоваться внутренним ландшафтом. Обычно две келпи 5 Барри и Найз с успехом отгоняли любопытных от забора, но вчера, в связи с пожаром в кабинете хозяина, собак пришлось закрыть. Возможно, суматоха в особняке привлекла внимание туристов, и чей-то ребёнок, оставшийся без присмотра, пропутешествовал через калитку с чёрного входа в дом, где и спрятался, бедолага, испугавшись незнакомой обстановки.
5
Келпи – порода австралийской пастушьей собаки
Не зная, как поступить, позвали мистера Чанга. Тому вчера по телефону влетело не меньше, чем младшему мистеру, устроившему пожар и испортившему ценные вещи. Мистер Эттуэл, улетевший в Европу, уже находился в пути, обещая оказаться дома на рассвете, и домашние с ужасом ожидали ураган, который, вероятно, повлечёт за собой увольнение половины штата, если не всего. И добавлять перца в намечающийся кошмар сеньора Исабель посчитала неразумным делом.
Не спавший всю ночь, мистер Чанг с осунувшимся лицом примчался в халате, даже не переодевшись в свой безупречный костюм. Быстро выяснил, что маленький гость, судя по всему, либо не знает ни одного из двенадцати языков, которыми владел секретарь мистера Эттуэла, либо ненормальный. Так по-звериному огрызаться на попытки схватить себя!
Какими-то неимоверными усилиями, ласковым притворством девятнадцатилетней Делфине удалось его одеть в старенькие футболку и штаны Роджера, завалявшиеся на чердаке. Напоить тёплым молоком, от которого мальчишка сразу подобрел и прижался к Делфине. А затем она же помогла отвезти его в полицейский участок.
Чтобы не добавлять скандала известному в Уоллонгонге имени, мистер Чанг объяснил так: он ехал в аэропорт встречать мистера Эттуэла и недалеко от спуска к пляжу увидел одиноко бредущего по дороге ребёнка. Мисс Делфина, по счастью, оказалась рядом, ибо ехала за покупками для кухни, она-то и помогла мистеру Чангу успокоить брошенного малыша.
– Не беспокойтесь, мистер Чанг, – заверил секретаря капитан, который провёл половину минувшего дня в поместье Эттуэла, разбираясь с причиной пожара, – мы найдём его родителей. Если в течение двух-трёх часов они сами не заявятся в полицию, то передадим найдёныша в приют… Благодарю вас, мисс Мартинес, за оказанную помощь.
Делфина на прощание обняла мальчика, так трогательно запрокинувшего свои ручонки ей вокруг шеи и что-то бормотавшем на своём непонятном языке, что не выдержала, прослезилась:
– Он такой милый, mi gatito 6 ! Беспечные жестокие родители!
Малыш, вероятно, был очень привязан к матери или другой родственнице, потому что как только понял, что девушка его оставляет, разразился порцией неразбираемых криков, на которые сбежались все сотрудники, находящиеся на месте в это раннее время суток. Когда он немного успокоился, капитан попытался повторить подвиг секретаря мистера Эттуэла, с небольшой разницей – задать простые вопросы он смог лишь на пяти языках:
6
mi gatito – мой котёночек (исп.)
– Hey, Teddy! What is your name?.. Quel est ton nom?.. Wie heisst du?… Como te llamas?.. Как те-бья зовут?..
Четырнадцать лет спустя
– Может быть, вы, мистер Уйат, сможете дать исчерпывающий ответ по данному вопросу? – преподаватель английской литературы и искусствоведения мистер Уивинг с добродушной улыбкой смотрел в его сторону, и, разумеется, все начали оборачиваться.
Каждый раз, когда на уроках учителя Уивинга случалась подобная заминка, он обращался к помощи Тео, Теодору Уйату, своему лучшему ученику, как он говорил во всеуслышанье. Всё-таки взрослые почти никогда не понимают, что их хорошее отношение может стать причиной насмешек для сверстников “счастливчика”. Тео сжал зубы, прикусывая себе язык, чтобы понизить градус раздражения.
Минут пять назад ему передали записку: “Привет, а ты не похож на сумасшедшего. Приходи на задний двор после уроков. Буду тебя ждать”. Он попытался угадать автора красивого аккуратного почерка, но почти сразу наткнулся взглядом на ухмылку Бевиса, предпочитающего развлекаться во время занятий, и опустил глаза. Записка могла оказаться обычной ловушкой.
Кто бы её не написал, Тео не пойдёт в назначенное место, и пусть его называют трусом: слишком хорошо запомнилась последняя драка, в которой у Бевиса пошла кровь, как и у Тео. Но с небольшим нюансом – за драку Тео едва не отчислили (Спасибо приёмной матери, хорошо знакомой с директором!), а Бевису даже внушения не озвучили, словно не он оказался провокатором.
– Мистер Уйат? – повторил терпеливо учитель, до этого пытавшийся половину занятия раскачать интерес группы к эпохе французского Просвещения.
– Давай, Тедди, заверни философию! – послышался голос Бевиса, наслаждавшегося смущением самого странного одногруппника.
– Вы можете присоединиться к обсуждению, мистер Барред, – осадил шутника учитель, но его укол для Бевиса, умевшего не замечать пренебрежение преподавателей, не возымел результата. Будущий лидер преступного мира Сиднея только хмыкнул.
Тео с трудом оторвал тяжёлый взгляд от покрытой мелкими царапинами поверхности стола и ответил, сжимая ручку со всей силы, до побелевших костяшек.
– Сожалею, мистер Уивинг, но я не могу дать исчерпывающий ответ на ваш вопрос…
По классу понеслись смешки и весёлые переглядывания: ошибки зануды и зубрилы могли одинаково вывести из себя преподавателей или, наоборот, стать причиной для дополнительного задания “с целью исправления ошибочного мнения”. Как будто преподавательский состав не был в курсе диагноза мистера Уайта.
– … Я не согласен с философией Вольтера, которую тот поместил в своего “Задига”. О том, что теория божественной предопределённости рождает покорность судьбе. Мне показался странным тот факт, что подобная философия могла сочетаться с его представлениями о неотъемлемых правах человека и борьбой с религиозными предрассудками.
Кто поймёт этих повёрнутых на ямбах и хореях преподавателей словесности? Мистер Уивинг счастливо растянул губы в улыбке и принял более удобную позу, опираясь на стол: