Очаг и орел
Шрифт:
Но Эймоса это не волновало.
— Шмидт, наверное, стал слишком старым для своей работы. Это не обязательно из-за Ната. Кстати, в понедельник мисс Ханивуд обратится к вам. Приготовьте материал.
Приказчик удалился, недовольно ворча себе под нос. Мистер Портермэн, считал он, даже не представляет, как трудно приходится ему, Джонсону, с этим местным народцем. В Дэнверсе все же было лучше, хотя деньжищ здесь у них уйма.
Утром в понедельник мистер Джонсон выдал Эспер Ханивуд заготовки для тридцати шести пар туфель. Половина выполненной работы оказалась браком. Все было сшито неровно и грубо. Кое-что пришлось выбросить, многое — вернуть. К неудовольствию Джонсона, каждый понедельник, когда он проверял сделанную работу, рыжая девчонка не произносила ни слова. Когда она раскладывала перед ним готовую продукцию в его маленьком кабинете, он, весь багровея, указывал ей на ошибки. Она отвечала только: «Простите, я переделаю», — и все. Именно ее изделия всегда вызывали нарекания. Сьюзэн хорошо справлялась со своей частью работы. Она пыталась помочь дочери, но Эспер, чьи пальцы распухли от непривычного для нее труда, стеснялась принимать помощь. У мамы и так много дел, она еще умудряется кормить всю семью на три доллара в неделю. Теперь даже Роджеру приходилось работать, так как им не на что стало кормить «чокнутого». Он, как и ожидала Сьюзэн, возражал против этого каторжного труда жены и дочери, но она заставила его покинуть страну грез и считаться с реальностью. Роджер был убежден не столько ее гневом, сколько смутным чувством вины перед Эспер, которая вынуждена была зарабатывать на жизнь тяжким трудом. Он теперь должен был ухаживать за свиньей и заниматься огородом. О свинье Роджер нередко забывал, и жена или дочь исправляли последствия его плохой памяти, но выращиванием овощей он увлекся всерьез. Роджер любил бывать на их небольшом огороде, который стал его вотчиной, там он не чувствовал себя несчастным.
Не чувствовала себя несчастной и Сьюзэн, потому что она делала все ради определенной цели. Когда все это кончится, можно будет снова открыть гостиницу и попробовать получить заем у Портермэна. Для него это будет хорошей инвестицией, а теперь, после того как она уже обращалась к нему, это сделать будет легче.
Но Эспер владело тоскливое ожидание того, что когда-нибудь ей удастся вырваться из этой каторги.
В четвертый понедельник она вновь принесла заказ Джонсону, как всегда молчаливо ожидая приговора. Тяжело дыша, он отсортировал двадцать одну пару и сложил их в ящик, потом бросил остальные пятнадцать перед собой на стол.
— Дорогая моя, — вскричал он, — неужели вы действительно думаете, что вот это, он ткнул пальцем в лежащие на столе заготовки, — я могу послать заказчику?
— Разве они не лучше прежних? — спросила Эспер бесцветным голосом, — Я старалась...
Джонсон покачал головой. Надо наконец поставить точку. Бог свидетель, он долго терпел!
— Эти ошметки едва ли годятся даже для самых захудалых торговцев. Они не стоят и двух центов за дюжину, вот что. Я не выполнил бы своих обязанностей, если бы не сказал, что это прямой убыток для мистера Портермэна.
Девушка побледнела и потупилась. Конечно, думал Джонсон, шеф может позволить себе потерять доллар в неделю, но это не бизнес. Да и цены на кожу растут с начала войны.
— Послушайте, барышня, вам ведь нужны честные деньги?
Эспер закрыла глаза. Неудачи, унижения перед этим Портермэном и этим приказчиком... Почему она не может бросить это, найти работу где-нибудь еще и присылать деньги домой?
— Я вижу для вас только один выход — продолжал Джонсон. — Ручную работу вы делать не можете. Идите на фабрику. Любой идиот может работать на швейной машине.
Лицо девушки стало пунцовым, и он понял, что выразился нетактично.
— Вы и зарабатывать будете больше. Может, центов пятьдесят в день. И семье помощь, ведь так?
Ему было немного жаль ее, напоминавшую выброшенную на берег рыбу. Нищая, но не похожа на других здешних работниц. Больше похожа на леди, но при этом одета хуже, чем любая из работающих здесь женщин.
— Ну, — сказал Джонсон нетерпеливо, — хотите попробовать? Есть вакансия в швейном цехе.
Эспер подняла голову.
— Могу, — ответила она безразлично.
Сьюзэн одобрила это предложение и отмела возражения Роджера:
— Конечно, никто из Ханивудов этого не делал, но никто из них и не был так беден. Девушка сильная, деньги хорошие, работать на машине, конечно, сможет. Это не навсегда, к тому же, может, работа ее и встряхнет, а то она все время уединяется и думает о чем-то своем.
На другой день в пять часов утра Эспер отправилась на фабрику. Она прошла полторы мили от дома до фабричного района и очутилась в толпе мужчин и женщин, причем ее знакомых среди них совсем не было. Здесь было десяток обувных фабрик. Эспер присоединилась к тому ответвлению толпы, что устремилась к дверям фабрики Портермэна.
В узких коридорах здания было темно, а у входа в свете керосиновой лампы стоял мистер Джонсон, наблюдая, как рабочие расписываются о приходе. Он приветствовал Эспер без восторга.
— А, вы здесь? Я провожу вас к вашей начальнице.
— Хорошо, — коротко ответила она.
— В подвале — складские помещения, — объяснял на ходу приказчик, — а здесь делают подметки. Кройка и завершение работы — этажом выше. Вы будете работать здесь, — он открыл дверь в самом конце хорошо освещенного коридора, где стояли длинный стол, десять швейных машин и десять стульев. Высокий стул начальницы стоял отдельно. Женщина поспешила подойти к ним.
Со светло-рыжими волосами, она была в переднике из черной тафты и в нарукавниках. Ее холодная улыбка обнажала фарфоровую белизну зубов, а взгляд маленьких глаз был острым.
— Вот наша новая работница по имени Ханивуд, мисс Симпкинс, — объявил Джонсон. — Она не имеет опыта работы на фабрике.
— О, понимаю, — сказала начальница. Выговор ее был нездешним — она приехала из Бостона: полуголодное существование привело ее на фабричную работу. — Ну что ж, приступим поскорее, моя дорогая.
Увидев холодную улыбку этой женщины, Эспер поняла, что перед ней — мелочная тиранка. Девять остальных работниц подняли головы. На вид им было от четырнадцати до тридцати лет, и все они выглядели симпатичными. Когда приказчик ушел, работницы снова опустили головы. Шум машин не прерывался ни на минуту. Свет в комнате был тусклым, и женщины низко наклоняли головы.
— Повесьте вашу шаль вот сюда, — распорядилась начальница. — Этот передник не годится: нужно — из черного бомбазина, как у всех. Теперь прочтите вслух правила, я должна быть уверена, что вы все поняли, — она показала на табличку, прикрепленную в простенке между окнами.
Эспер прочла:
1. Не разговаривать между собой, только с начальницей.
2. Не слоняться без дела по фабрике.
3. Женщинам-работницам запрещаются всякие разговоры с рабочими-мужчинами.
4. Не разрешается отсутствовать больше пяти минут.
5. Не разрешается уходить с рабочего места, пока дневная норма не сдана начальнице.
— Все ясно? — резко спросила мисс Симпкинс.
— Да, — вяло ответила Эспер.
— Да, мэм, — хмуро поправила ее начальница.