Очарование темноты
Шрифт:
К удивлению Чердынцева, Платон Лукич не по годам был опытен, сведущ и скор в решениях.
— Сколько вы получали, Василий Иванович, столько и будете получать, тем более что вы сами будете платить себе жалованье. Сами будете и строить свой дом. Сами будете и рассчитываться за все, что необходимо сделать. У нас не были предусмотрены расходы по лесу. Предусмотрите их вы сами.
— Как я могу без разрешения?
— Я вам его даю. Делайте все, что разумно, полезно. Делайте так, как бы поступали, если бы этот лес был вашим, а не Цецилии
— Такого не бывало.... Я всегда служил.
— А сейчас вы будете сотрудничать с нами. Акционерствовать.
— Я попробую, Платон Лукич. Не ручаюсь, что получится у меня.
— Получится. Непременно получится, как только вы преодолеете страх, которым начинен всякий исполняющий чужую волю. Когда же вы почувствуете себя сотрудничающим, когда вы избавитесь от самоподозрения самого себя в обмане, которого нет и не будет, все станет на место.
— Как вы можете быть уверенным в этом...
— Могу, хотя бы потому, что никто не захочет из-за какого-то каравана леса потерять все и себя. Вы это поймете. И чем скорее, тем лучше.
— Наверно, пойму скоро.
— А когда поймете, вы сами увидите, что быть хозяином и не знать границ своего хозяйства невозможно. А поняв, вы установите и проверите эти границы. До вершка. У вас появится возможность много получить, а у нас мало уплатить. Потому что вам эти планы и карты будут стоить во много раз меньше, чем если бы это делали люди, нанятые со стороны.
Не прошло и месяца после запрета на порубку лесов, как стало многое выясняться. Новый лесничий оказался не только человеком слова, но и дела. Он развил широкую деятельность. Нашел ходы и ключи к полиции. Отчитывался, кому и что он уплатил. Писал иносказательно, но понятно. Порубщиков штрафовали и арестовывали на день-другой и выпускали.
Вор вора не только видит издалека, но еще дальше слышит, каковы у него дела.
В Шальву воры кинулись скопом. Каждому хотелось заполучить близкие к рекам лесные угодья и заключить контракты с указанием места и размеров порубок.
Сначала в Шалую-Шальву припожаловали приказчики, доверенные, агенты, а потом и сами лесопромышленники. Платон отказался разговаривать с ними. Да и не о чем. А Штильмейстер желал встречи. И на первой же из них, после предварительного разговора, который можно назвать разговором для узнавания друг друга, Георгий Генрихович вбил первый клин.
— Я с удовольствием бы продлил с вами отношения, но не могу, — ответил он первому, отрекомендовавшемуся Поповым.
— Почему?
— Вас уличают в надувательстве.
— Меня в надувательстве? Как можно? Кто наклеветал?
— Это вы узнаете на суде,
— Да как вы...
— Пожалуйста, не возвышайте голос. В вашем положении этого не следует делать... Разве я говорю, что вы вор? Это говорят те, кому вы, может быть, недоплатили или с кем-то что-то не поделили...
— Конечно, лес темный товар. И могло быть всякое... Не ситец. Аршином не вымеряешь. Да и на аршин тянут...
— Вот мне и хочется знать, сколько вы натянули... Я понимаю, что сразу на этот вопрос трудно ответить. Вы многое забыли. Не один же год вы натягивали... Вспомните. Подумайте и верните принадлежащее не вам. Тюрьма, даже улучшенная, такая, как пермская, останется тюрьмой.
—? За что же тюрьма... Георгий Генрихович?
— Вы опять, господин Попов, разговариваете со мной громко. Тише. В вашем положении я бы разговаривал ласковым шепотком. Вы говорите, за что тюрьма? Слушайте. Если десять свидетелей подтверждают, что вами украден лес со ста десятин, и называют каких, не думаете ли вы, что суд присяжных оправдает вас?
— Допустим. Уличили клеветники...
— Все десять клеветники?
— Допустим, нет. Заставят уплатить, и вся недолга.
— Уплатить за кражу, за нарушение священного закона собственности...
У Попова забегали глаза. Штильмейстер заметил это.
— Не будем терять время. Подумайте, вспомните и назовите сумму, которую вы наличными должны вернуть наследнице.
Штильмейстер встал. Подал руку. Попов не уходил. Штильмейстер открыл дверь.
На очереди был второй.
С ним повторилось, но более уверенно, то же самое.
— Завтра жду. Я утомлен. У меня встреча с главой фирмы. Идите же, господин Тощаков. Я не могу заставлять ждать меня лошадей. Я с уважением отношусь к животным.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Наутро они пришли в той же очередности. Попов задиристо спросил:
— Сколько, господин Штильмейстер?
— Вам лучше об этом знать, сколько. Воровали вы, а не я.
— Десять!
— Десять? — удивился Штильмейстер. — Как вам не стыдно!
— Сколько же еще?
— Вон! — указал он на дверь. — Вы разговариваете со мной как барин с извозчиком. Сто!
— Сто? — попятился Попов. — За сто лет на сто тысяч рублей самый отпетый ворюга из ворюг в лесу не украдет.
— Может быть, и не украдет, зато отучится воровать. Избавление от тюрьмы всегда стоит дороже преступления. Я не могу долго держать посетителей.
— У меня нет наличных...
— Есть векселя. Пройдите в главную бухгалтерию, к господину Потоскуеву. Я ему сообщу по телефону, и он...,
— В бухгалтерию, а не вам, Георгий Генрихович.
— Очень сожалею, господин Попов, что всякое лицо вы принимаете за зеркало...