Очарованная душа
Шрифт:
Их любовь не была тайной ни для кого из окружающих. Заметил ее и Леопольд и не сумел скрыть от Сильвии свое раздражение. Тягостное воспоминание о его бесславном покушении оставило в душе Леопольда невольную досаду на Аннету, и, хотя с тех пор прошло несколько месяцев, досада эта не только не улеглась, а напротив, стала острее, так как теперь он уже мог лгать самому себе, будто забыл, чем она вызвана. Сильвию, которая и без того была настороже, поразило странное поведение мужа. Она стала за ним наблюдать – и теперь больше не сомневалась: он ревновал Аннету! По какой-то удивительной логике сердца Сильвия злилась за это не на него, а на Аннету и была близка к тому, чтобы возненавидеть сестру. Такие крайности отчасти объяснялись тяжелым физическим состоянием Сильвии. Но беда была в том, что, даже когда состояние это прошло, чувства, вызванные им, остались.
В октябре Сильвия родила девочку. Все радовались. Аннета чувствовала к ребенку такую страстную нежность, как будто
Сильвия встала с постели. Отношения между сестрами внешне оставались прежними, и посторонние не замечали никакой перемены. Но Аннета чувствовала в Сильвии холодную враждебность, и ей было больно. Хотелось взять Сильвию за руки и спросить:
«Что с тобой? За что ты сердишься? Дорогая, скажи!»
Но она не решалась: взгляд Сильвии леденил ее. Она инстинктивно чувствовала, что если Сильвия заговорит, то будет сказано непоправимое.
Уж лучше молчать. Аннета чуяла в обращении сестры сознательное желание оскорбить, уязвить ее. С этим невозможно было бороться.
Однажды Сильвия объявила Аннете, что ей нужно поговорить с ней. У Аннеты сильно забилось сердце, она мысленно спрашивала себя:
«Что-то она мне скажет?»
Сильвия не сказала ей ничего обидного, ни словом не заикнулась о причинах своего раздражения. Она завела речь о том, что Аннете надо выйти замуж.
Аннета попробовала осторожно уклониться от этой темы. Но Сильвия настойчиво сватала ей одного приятеля Леопольда. Он был немножко маклер, немножко журналист, человек, не лишенный некоторого «блеска», со светскими манерами и разнообразными (слишком разнообразными!) доходами: он перепродавал автомобили, сочинял рекламы, занимался посредничеством, вербуя для разных предприятий клиентуру в светских салонах и клубах и получая комиссионные от обеих сторон. Насколько же изменилось отношение Сильвии к сестре, если она могла сватать ей такого человека! Аннету задело это сознательное неуважение к ней, свидетельствовавшее о полном отсутствии любви. Она жестом остановила Сильвию, расписывавшую достоинства кандидата. Сильвия рассердилась и ворчливо спросила, какого же еще мужа ей нужно. Аннета ответила, что никакого, что она хочет жить одна и быть самостоятельной. На это Сильвия возразила, что сказать легко, но надо еще уметь быть самостоятельной.
– Разве я не умею?
– Ты? Сильно сомневаюсь!
– Ты ко мне несправедлива. Я могу сама прокормить себя.
– Да, с помощью других! В тоне, каким это было сказано, еще больше, чем в словах, чувствовалось желание оскорбить. Аннета вспыхнула, но промолчала – она не хотела доводить дело до ссоры.
С этого дня дурное настроение Сильвии проявлялось уже открыто. Все давало повод к вспышкам: малейшее возражение во время разговора, какая-нибудь деталь туалета, опоздание Аннеты к обеду, шумная беготня маленького Марка по лестнице. Совместные прогулки прекратились. Если они уговаривались поехать куда-нибудь в воскресенье всей семьей, Сильвия уезжала вдвоем с Леопольдом, не предупредив сестру, а потом ее же винила в том, что она якобы не пришла вовремя. Или в последнюю минуту задуманная прогулка отменялась.
Аннета видела, что ее присутствие тяготит Сильвию. Она робко намекнула, что думает поискать квартиру в другом квартале поближе к своим ученикам. Она надеялась, что против этого громко запротестуют, что ее будут уговаривать остаться. Но ее как будто и не слышали.
Аннета проявила малодушие – осталась. Она цеплялась за этого близкого ей человека, чувствуя, что теряет его. Ей тяжело было расстаться не только с Сильвией: она привязалась к маленькой Одетте. Не одну тяжкую обиду стерпела она молча, делая вид, что ничего не замечает. Но стала приходить реже.
Однако Сильвия считала, что и это слишком часто. Она все еще не пришла в нормальное состояние, ее мучила болезненная ревность. Раз, когда Аннета весело играла с Одеттой, не обратив внимания на сухое требование Сильвии оставить ребенка в покое, Сильвия, выйдя из себя, вскочила, вырвала у нее девочку и крикнула:
– Убирайся! В ее взгляде было столько враждебности, что потрясенная Аннета спросила:
– Да что я тебе сделала, скажи, пожалуйста? Не смотри на меня так, это ужасно! Ты хочешь, чтобы я ушла? Чтобы совсем ушла и никогда больше не приходила?
– Наконец-то догадалась! – сказала Сильвия злобно.
Аннета побледнела:
– Сильвия! Но та с холодной яростью продолжала:
– Ты живешь на мои деньги. Ну ладно, пускай. Но довольно и этого! А мой муж и моя дочь – только мои. От них руки прочь, понятно?
Аннета побелевшими губами тоскливо твердила:
– Сильвия! Сильвия!..
Но вдруг и она вышла из себя и крикнула:
– Жалкая
Она бросилась к двери и убежала.
А Сильвия, хотя в душе ей было стыдно за свою грубость, засмеялась фальшивым смехом:
– Да, как же! Сегодня прибежит!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Аннета выбежала от Сильвии с твердым намерением никогда больше сюда не возвращаться. Она плакала. Она сгорала от стыда и задыхалась от гнева. Женщины с таким бурным характером, как она и Сильвия, разлюбив друг друга, неминуемо должны были дойти до ненависти.
Аннете казалось немыслимым оставаться с Сильвией под одной крышей.
Если бы можно было, она переехала бы на другой же день. К счастью для нее, пришлось подчиниться необходимости: надо было предупредить домовладельца об отказе от квартиры, найти новую. В первом порыве гнева Аннета готова была отвезти всю мебель на какой-нибудь склад и пока поселиться в гостинице. Но сейчас было не время сорить деньгами. Сбережения у нее были очень скудные – она тратила почти все, что зарабатывала. До сих пор она никогда не обращалась за помощью к сестре, но сознание, что в случае нужды есть к кому прибегнуть, придавало ей уверенности, избавляло от неотвязной заботы о завтрашнем дне. Теперь же, когда она вздумала подсчитать, сколько ей нужно на жизнь, она с огорчением убедилась, что одного ее заработка не хватит. До сих пор расходы были меньше, потому что они с Сильвией, живя в близком соседстве, вели общее хозяйство. Весь гардероб мальчика состоял из подарков Сильвии, да и для Аннеты она шила платья в своей мастерской, беря с нее только деньги за материю. Прибавьте к этому, что Аннета пользовалась вещами Сильвии, всем тем, что могло служить им обеим. Потом – мелкие подарки, совместные воскресные прогулки, те скромные удовольствия, что окрашивают однообразие будней. Кроме того, Сильвия пользовалась кредитом у торговцев их квартала, а это давало возможность и Аннете оттягивать платежи. Теперь надо было сообразоваться с тем, что за все придется платить наличными. Начало предстояло трудное: переезд, уплата вперед за новую квартиру, расходы на устройство. И надо было решить самый главный вопрос: кто будет смотреть за ребенком? Сложный вопрос! Чтобы прокормить себя и его, ей нужно работать, а значит, уходить из дому – но на кого же тогда оставлять малыша? Аннета понимала, что никогда не справилась бы с этими затруднениями, если бы они встали перед ней раньше, когда Марк был еще совсем мал. Но как же справляются с ними другие женщины? Аннета жалела этих несчастных и презирала себя.
Отдать мальчика в закрытую школу, с пансионом?
Он был уже в таком возрасте, что мог поступить в лицей. Но Аннета ни за что не хотела запирать его в какой-либо из этих зверинцев. После всего, что она слышала о закрытых учебных заведениях (в наше время порядки там немного улучшились), да и чутьем угадывала в физической и моральной атмосфере этой общей свалки, она считала преступлением бросить туда ребенка. Она уверила себя, что Марку будет там тяжело. А между тем – как знать? – быть может, он был бы рад попасть туда и избавиться от нее. Но какая мать может себе представить, что она в тягость собственному ребенку? Аннета не соглашалась отдать его даже на полупансион. Она твердила себе, что у мальчика слабое здоровье, что он нуждается в особой диете, что за его питанием надо следить самой. Но прибегать домой в те часы, когда Марку полагалось есть, было очень утомительно, иногда ей требовалось как раз в эти часы идти на другой конец Парижа. Приходить, уходить, постоянно быть в движении! Того, что она зарабатывала уроками, на жизнь не хватало. Постоянно бывали какие-нибудь экстренные расходы, которых она не предвидела. Мальчик рос быстро, а Аннете хотелось бы, чтобы он не вырастал из своих костюмчиков, как боб не вырастает из своего стручка: ведь так трудно было его одевать! Не могла она не обновлять и своего гардероба – этого требовала если не ее гордость, так ее профессия. Следовательно, приходилось искать добавочных заработков: переписку на дому, переводы, редактирование переводов (труд неблагодарный, плохо оплачиваемый), секретарскую работу в учреждениях один-два дня в неделю. За это платили мало, но все вместе могло давать порядочный приработок. Приходилось хвататься за любую работу. Аннета так и делала. Ее ненавидели за это изголодавшиеся конкурентки, с которыми она теперь снова сталкивалась в погоне за куском хлеба. «Но с сентиментальностями кончено! – говорила себе Аннета. – Надо идти своей дорогой. В нашей жизни никто не оборачивается, чтобы поднять упавших». Порой она мельком замечала искаженное злобой лицо, враждебный взгляд оттесненной соперницы, которой она в другое время охотно помогла бы. Но сейчас нельзя, надо поспеть первой! Теперь Аннета знала, где искать работу, и умела избирать самый короткий путь к ней. Ее диплом и ученая степень давали ей преимущество перед другими. И она знала, что преимущество ей дает еще и уверенность в себе, глаза, голос, костюм, умение пленять нанимателей. Когда нужно было выбрать между ней и другими кандидатками, наниматели редко колебались. А оставшиеся за бортом не прощали ей этого.