Очарованная вальсом
Шрифт:
Но какое место он занимает в Вене?
Что Ричарду нужно от этих балов, маскарадов, от этой проклятой гнилой дипломатии? Ему по душе совсем другое — горьковатый ветер, проносящийся вдоль долины Леа, запах сырой земли, звук далекого охотничьего рожка, стук лошадиных копыт о землю и ржание любимой лошадки, мягкий шелк ее гривы…
За спиной Ричарда грохнула от пинка ногой дверь — вошел Гарри с кувшином горячей воды в одной руке и тазиком для бритья — в другой.
— Встретил в коридоре узкоглазых рабов ее высокой светлости, — оживленно объявил Гарри. — Говорят, чтобы вы поторапливались,
— Тогда поторопись побрить меня, — устало буркнул Ричард, отворачиваясь от окна. — И смотри, если руки у тебя будут дрожать, как в прошлый раз, я тебе голову оторву.
— Тогда меня русские напоили, — со вздохом ответил Гарри. — Водкой, или как там еще это у них называется. По цвету джин, по вкусу навоз. Пять минут — и ты готов, быка свалить может. Когда я очнулся наутро, думал, у меня башка лопнет. Не-е-е-т, надо пить только пиво, но разве здесь найдешь приличный эль, это тебе не Англия…
— Знаешь, Гарри! Свинья ты неблагодарная… — дружелюбно заметил Ричард.
— Неблагодарная, командир? С чего это?
— Хотя бы потому, что тысячи людей мечтают оказаться сейчас в Вене. Весь мир здесь собрался. Весь европейский бонтон рвется сюда, аристократы готовы платить любые деньги за койку в самой грязной гостинице. А мы с тобой живем во дворце австрийского императора, и ты все еще недоволен!
— Императоры, короли, князья — все они только и умеют, что надувать щеки да блеять как овцы, командир, — фыркнул Гарри. — А когда дело касается того, чтобы выпить и закусить, они ничем не отличаются от таких, как мы с вами. А проткнуть любого из них — такая же кровь потечет, как наша.
— Порежешь меня, вот из тебя кровь и потечет, — все так же дружелюбно пообещал Ричард. — А это что у меня на подбородке — порез?
— Упаси боже, ничего подобного! — клятвенно воскликнул Гарри, не веря в свое кровопролитие от руки хозяина. — А теперь сидите смирно, командир, а то ей не понравится, если у вас на физиономии будет торчать щетина, как у ежа иголки.
— Кому не понравится? — насторожился Ричард, до этого пропускавший половину высказываний Гарри мимо ушей.
— Ее высокая светлость, разумеется, я же говорил. Вы с ней завтракаете. Забыли, командир? Сосредоточьтесь… Возьмите себя в руки… — Эта бестия Гарри безошибочно угадывал любые его настроения!
— Почему это я должен с ней завтракать?
— Сама распорядилась, — с готовностью пояснил Гарри. — Сказала, чтобы никаких отговорок. И не забывайте, командир, такие красотки в сотнях стекляшек, или как там они у них называются — это у вас не будет длиться вечно.
— Чтоб черти тебя разорвали, Гарри! Хватит постоянно напоминать мне о том, что я нищ! — прикрикнул Ричард. — По-моему, это ты забываешь, что впервые за многие годы я стал платежеспособен. Портному уплачено, ты свое жалованье получаешь вовремя. Так хорошо с финансами у меня никогда еще не было.
Гарри с грохотом поставил на столик таз для бритья.
— Пусть так, командир, — тихо промолвил он, — но когда все это закончится, вся эта паутинная дипломатия, разрази ее гром, вернуться домой мы не сможем!..
— Будь ты проклят! —
Раньше, когда все рушилось, у него все же всегда был дом, куда можно было сбежать. Пришедший в упадок, с обвалившимися каминными трубами, с заброшенным садом, пыльными комнатами — все равно это был дом, его дом, единственное место на земле, которое Ричард мог назвать своим, и он любил его. Только дома он мог становиться самим собой, и ему это нравилось.
— Вернуться домой мы не сможем, — повторил он вслух слова Гарри. Они звучали как смертный приговор.
Повисла напряженная тишина. Как много оба сказали — и как много недоговорили! В том, что поместье пришло в упадок, вины Ричарда не было. Отец его пристрастился к картам, и хотя наследство, которое он получил, было немаленьким, денег вскоре стало катастрофически не хватать, а карты стали ему дороже семьи — если начистоту, то и дороже жизни, чем и жену свел в могилу. А потом и сам отец умер, оставив Ричарду в наследство кучу долгов. Добавьте к этому проблемы со скачками и конюшней. Не реальные ли это поводы к тому, чтобы проникнуться философией денди? Но без возможности галантерейного лоска и завидного щегольства. Только уныние — подлинное, чистой воды, как бриллианты в дамских баснословной цены украшениях…
Видение серого дома на фоне густого леса померкло и растаяло. Нужно посмотреть правде в глаза. Ричард сейчас не дома, а в замке Хофбург, и находится здесь исключительно по милости царя Александра.
С помощью Гарри Ричард медленно облачился в белую шелковую рубашку и узкие брюки, сшитые для него на заказ Вестоном, — принц-регент говорил, что ему еще никогда не доводилось видеть подобного шедевра портновского мастерства.
Набросив поверх рубашки синий бархатный халат, он сел к туалетному столику, и Гарри за несколько минут ловко причесал ему волосы — с такой прической Ричарду не стыдно было бы показаться даже в лучших клубах на Сент-Джеймс-стрит.
Когда Гарри закончил, Ричард внимательно посмотрелся в зеркало, ища сходства с царем Александром. Вчера вечером оно стало решающим в том, что с ним случилось…
— А приготовь-ка мой жокейский костюм, Гарри, — попросил напоследок Ричард, уже идя к двери. — Я собираюсь покататься верхом.
— Это если ее высокая светлость сделает вам дозволение, — ядовито ввернул Гарри. — Ничего, не теряйте надежду, командир.
Комната Екатерины была ярко освещена. Не меньше дюжины свечей горело по обеим сторонам кровати, на которой, обложившись подушками, возлежала княгиня — на обнаженных плечах бледно-розовая газовая шаль, край которой наброшен на светлые волосы.
— Ричард! Я думала, никогда тебя не дождусь!
Голос княгини звучал ласково, однако красные губы неодобрительно искривились. Едва войдя в комнату, Ричард почувствовал знакомый тяжелый аромат роз. Это были любимые цветы Екатерины, и они в огромных количествах окружали ее, где бы она ни находилась, в любое время года.
Подходя ближе, Ричард с трудом подавил в себе мысль, что денег, которые Екатерина тратит в год на цветы, ему хватило бы до конца жизни. Подойдя, он склонил голову к ее руке, она сжала его пальцы своими.