Очарованная вальсом
Шрифт:
— Не нужно, чтобы кто-нибудь догадался, кто именно покидает бал, — тихо пояснил Ричард со всею серьезностью, на какую в этот момент был способен. Он с удовольствием рассказал бы сейчас о только что увиденной им ироничной и курьезной сценке Ванде — ему казалось, она посмеялась бы вместе с ним. Но не сейчас. А может быть — никогда?..
— Конечно, — согласилась Ванда с выражением легкой отстраненности на лице, вызванной мыслью, что баронесса, по всей видимости, уже хватилась ее…
— Мы же ненадолго, верно? — полуутвердительно спросила она.
— Можете
Как он и предполагал, посетителей в ресторанчике оказалось немного, не более полудюжины, и им с Вандой легко было остаться незамеченными, поскольку столики здесь стояли в нишах, разделенных искусственными виноградными лозами. В каждом таком углублении можно было чувствовать себя в полном одиночестве. Оркестр из пяти-шести музыкантов в национальных костюмах звучал негромко, создавая спокойную, уютную атмосферу.
— Мне нравится эта обстановка, — сказала Ванда, занимая место за столиком. — Как называется ресторанчик?
— «Золотая лоза», — ответил Ричард. — А теперь я закажу что-нибудь из еды и вина — вы будете еще больше довольны.
Ему понравилось, как она отреагировала на его слова — без возражений и комментариев, а когда принявший заказ кельнер отошел, он попросил:
— Снимите маску, мне хочется увидеть ваше лицо.
Она отвернулась, стянула закрывающую ее глаза бархатную ленту и повернула к нему лицо. Свеча, зажженная на столе, бросала на него теплые блики.
Ричард видел, какая она хорошенькая, но не ожидал, что она так прекрасна. Глаза казались огромными на маленьком аккуратном личике и цветом напоминали летнее английское небо. Темные ресницы делали взгляд глубоким и выразительным. А рыжевато-золотистые волосы дополняли облик искренней светлой радостью. Несколько секунд он просто молчал. Юная, свежая, очаровательная — такую он встретил впервые…
Под внимательным взглядом Ричарда Ванда смутилась и прижала пальчики к вновь заалевшим щекам.
— Почему… вы так смотрите на меня? — неуверенно проговорила она.
— Думаю, как же вы не похожи на всех молодых особ, кого я когда-либо встречал.
— Это… комплимент?
— Разумеется. Вам хотелось бы думать иначе?
— М-мне… трудно ответить вам. Боюсь, я слишком мало знаю о мире и о других людях. Как они думают, чувствуют… А здесь столько нового для меня… Я уже говорила, я приехала в Вену только сегодня.
— А зачем, позвольте полюбопытствовать?
— Перед смертью моя мать пожелала, чтобы я, не откладывая, узнала, что такое балы, маскарады, приемы… Узнала, как все это красиво и упоительно… Важно, говорила она, не упустить молодых лет…
— И вот вы на одном из таких балов. Что вы о нем скажете?
— Могут ли быть все балы такими же… удивительными?
Ее простодушный ответ рассмешил Ричарда.
— Ах, как бы хотел я ответить «да»! Но не могу. Я этим солгу вам. И должен сказать: вскоре балы вам наскучат. Вы ими пресытитесь! Станете находить их однообразными, глупыми, поскольку сегодняшний бал окажется до тошноты похож на вчерашний, и завтрашний будет таким же. Печально, но все наскучивает, когда начинает повторяться изо дня в день.
— Все? — недоверчиво спросила Ванда. — Все-все-все?
— Все, — твердо ответил Ричард. — Даже люди.
— Нет, я не согласна. Люди, которых любишь, со временем становятся только ближе, дороже. И чем дальше, тем больше начинаешь ценить их. — Ее отпор показал Ричарду, что эта девушка совсем непроста.
— В таком случае вам, должно быть, очень повезло с друзьями или, если угодно… с возлюбленными! — В его голосе прозвучала невольная ответная жесткость. Он понимал, что столкнулись его опыт и ее неопытность, что спор их — неравный, но не мог заставить себя не возражать ей.
А Ванда легко рассмеялась — как расшалившееся дитя, которому только покажи палец…
— Нет у меня никаких возлюбленных! Вы первый мужчина, с кем я оказалась наедине, если не считать, конечно, моего отца и его старых друзей по армии, которые время от времени заглядывали к нам в дом.
— Вы говорите мне правду? — спросил Ричард, вспоминая тех женщин, которых он знал, юных модниц из Сент-Джеймса — казалось, они постигали науку флирта еще с колыбели и давно привыкли к тому, что ухажеры дожидаются их еще у дверей школы.
— Можете мне поверить, — кивнула Ванда. — Я всегда говорю только правду.
— Всегда?
— Всегда. А как же иначе? Врать грешно и неприятно.
— И у вас никогда ни от кого нет секретов?
Ванда смутилась, отвела глаза в сторону.
Вот оно! Оказывается, впервые в жизни у нее появилась тайна, причем такая огромная, такая пугающая — наверное, это написано у нее на лице большими огненными буквами… Как ей теперь с этим жить?
Она не успела ответить себе на этот поразивший ее вопрос: принесли еду и вино, и она отвлеклась, отдавшись происходящему между нею и только что встреченным ею мужчиной. Как же легко им беседовать! Неужели она сама когда-то верила, что императоры не похожи на обычных людей? В этом человеке ощущались сила и уверенность. Как спокойно с ним, никакой дистанции… Да царь ли это? Она не чувствовала в нем главу государства, а принимала его за мужчину, с которым ей так хорошо и так надежно… Или она так неопытна и неумна, что чего-то не видит в том, кто сидит напротив нее?..
Он не снимал своей маски, но Ванда понимала: он просто не хочет быть узнанным, и какая разница почему. Он смотрит на нее как мужчина, и Ванда впервые в жизни поняла, что значит быть женщиной.
Вино и впрямь оказалось превосходным, и хотя Ванда еще не проголодалась после ужина с баронессой, она заставила себя съесть немного еды, какую им принесли. С прибором на этот раз ей было проще, и она не испытывала робости от незнания.
— Расскажите мне еще о себе…
Когда он говорил по-немецки, в его низком баритоне чувствовался легкий акцент, который безумно нравился Ванде.