Очарованные
Шрифт:
Лизе показалось сейчас, что Саша так много, умно и запутанно говорит, чтобы только не молчать, точно боится остаться наедине с ней.
«Бедный, бедный, – вдруг подумала она, слушая Сашины разглагольствования. – Я виновата: втравила его в этот тяжелый, нудный разговор – навязала ему свое состояние. Он честно хочет разобраться, помочь мне, но ведь одними речами ничего не изменишь. Он это и сам понимает, но говорит, чтобы утешить. Даже боится замолчать!»
– Саш! – Она благодарно сорвалась со своего места и подсела к нему на диван. – А мы ведь совершенно забыли о теме нашего застолья?!. Красивый быт! И мы с тобой теперь обязаны за него
– ...быт стал еще красивее! – облегченно подхватил Саша.
Они чокнулись, как на ночном берегу, и выпили.
Глава 10
Прошло несколько дней с поездки Александра Васильевича в Перепелкино. Все это время он находился в неопределенном состоянии. Твердо решив не видеться больше с Таней-Леонардой, он утратил привычно спокойное расположение духа. Александр Васильевич томился.
Вечерами ужиная с Лизой, он невольно представлял Таню. Александр Васильевич безотчетно сравнивал их, и тогда Лиза, близоруко щурившаяся в телевизор, казалась ему скучной, однообразной, будничной, а главное – виновницей всех его душевных надломов. «Это она, – тягостно прозревал в такие минуты Александр Васильевич, – заразила меня своей апатией и безразличием ко всему на свете». А Таня, явившись из далекого прошлого, напоминала давно умершие юношеские порывы – желание жить, творить, любить, наслаждаться бытием, яркой, многогранной жизнью и увлекаться.
«Боже мой! – думал Александр Васильевич, сидя в своем кабинете в «Мебель-эксклюзиве». – А я ведь незаметно стал законченным брюзгой! За эти пятнадцать лет точно отравился жизнью. И теперь меня мутит от нее. Я сделался уныл, скучен и противен себе самому. И если оглянуться на прожитые годы, отыщешь два-три светлых пятнышка, проблеска на ровно унылом, темном фоне».
Его тянуло к Тане, точно она могла вернуть ему былое миросозерцание – наивно веселое, легкое и светлое. И в то же время Александр Васильевич не верил, не мог поверить, что можно вернуться в то счастливое время надежд, исканий и тайн.
Он не верил, что Таня все эти годы скучала по нему. И не хотел сознаться себе, что и сам теперь скучает по ней. Ведь так привычно спокойнее – ни во что не верить, ничего не ждать и ни на что не надеяться. Ему не хотелось ничего менять, не хотелось новых проблем и никаких перемен...
И что вообще означает удивительное превращение Леонарды в прежнюю Таню? Быть может, тут очередная колдовская уловка? Если бы мог, Александр Васильевич стер бы из памяти и Таню, и всякое воспоминание о прошлом...
Неожиданно дверь распахнулась, и в кабинет влетел перепуганный Губанов.
– Алексан!.. Алексан Василич!.. – Он дико пялился в Александра Васильевича, словно видел его впервые. – Только что звонила... Леонарда!
– И что ж тут удивительного? – нарочито спокойно произнес Александр Васильевич, однако у него похолодели кончики пальцев, точно по ним пробежал ветерок.
– Она в Москве, Алексан Василич!
– Я знаю. И чего она звонила?
У Александра Васильевича начали мелко дрожать пальцы. Он убрал руки со стола.
– Она хочет сделать крупный заказ. И интересовалась: кто и когда к ней приедет.
Глядя сейчас на Губанова, Александр Васильевич неожиданно вспомнил, что вместе они успели проработать целую вечность. Губанов даже видел еще не Леонарду, а Таню и знал ее как сотрудницу рекламного отдела. Губанов был свидетелем превращения веселой, легкой Тани в «потомственную» колдунью
Вся жизнь Александра Васильевича, так уж получилось, прошла на глазах Губанова. Но Губанов, как и в самый первый день своей работы в «Мебель-эксклюзиве», называл его нелепым именем Алексан. И Александра Васильевича потянуло поговорить с Димой Губановым по-человечески о далеком прошлом.
– Дим, а ты помнишь то время, когда Леонарда еще была Таней? Работала в отделе рекламы такая веселая смазливая девчонка?
Губанов закивал, напрягся и нелюдимо глянул на Александра Васильевича. По-деревенски суеверно он боялся ведьм и колдунов. Губанов мгновенно затаился, и теперь из него живого слова не вытянешь.
– Ладно. И что ты ответил Леонарде, чтобы она не превратила тебя в лягушонка? – усмехнулся Александр Васильевич.
Он вдруг подумал, что со стороны беседа главного менеджера с главным художником смотрится довольно комично, и рассмеялся. Но смех у него вышел нервическим и каким-то осклизлым.
– Я ей ответил... – Губанов из деликатности тоже хохотнул, – что ради такого уважаемого клиента приедешь сам ты! И прямо сейчас, Алексан Василич.
– Хорошо. Куда ехать?..
Международная общественная организация «За жизнь без СПИДа и насилия» располагалась в тихих, заставленных машинами покровских переулках, в опрятном, недавно оштукатуренном двухэтажном особняке. Молодой обходительный охранник в хорошем костюме повел Александра Васильевича лабиринтом коридоров, остро пахнущих ремонтом. Они поднялись по беломраморной лестнице на второй этаж. Остановившись перед темной дверью, охранник постучал. Вслушиваясь в тишину, он осторожно толкнул дверь. Александр Васильевич вступил в мягкий сумрак просторной комнаты и сразу увидел Таню.
Она стояла с двумя поляками. Все трое сосредоточенно склонились над столом с разложенными бумагами. Таня, мельком обернувшись на вошедшего Александра Васильевича, приятельски подмигнула ему, мол, сейчас-сейчас, и вновь отвернулась к бумагам.
У него сладко екнуло в животе. Испытывая приступ накатившей наэлектризованности, Александр Васильевич прошелся по комнате, скрипя лакированным паркетом, стараясь не глядеть на Таню, а профессионально осмотреться: четырехметровые потолки с лепниной по фризу, в середине левой стены сохранилась печка-голландка, значит, тут будет камин, два окна в сад, сквозь зелень которого виднеется каменная ограда.
Сюда напрашивается классика, подумал он и, дойдя до окна, остановился, глядя на ограду, по которой ползали густые полуденные тени покачивающихся деревьев. Стоя спиной к говорящим, Александр Васильевич неожиданно испытал едкую неприязнь к Таниным собеседникам.
Наэлектризованность не проходила. Круто развернувшись на каблуках, он вновь двинулся по комнате, украдкой посматривая на Таню. В яркой, пестрой юбке и черной эластичной тонкой кофте она казалась со спины хрупкой, изящной девушкой. Волосы, убранные в пушистый длинный хвост, делали ее маленькую аккуратную головку похожей на змеиную. Смуглые ноги и шея вызывали в памяти горячий тропический песок, соленый океанский ветер, солнечные просторы. Танины движения были по-змеиному точны, быстры, они гипнотизировали взгляд, хотелось наблюдать, внимать им. В сравнении с ней поляки казались расплывчатыми, мешковатыми, неприметным серым фоном.