Очарованный принц
Шрифт:
– Моя старая гадальная книга – вот кто мне рассказал обо всем, а подтверждение прочел я в глазах купца.
– Ты хочешь уверить меня, что с помощью своей книги можешь проникать в любые тайны? Сказки для малых детей!
– Как угодно сиятельному князю; я могу и замолчать. Но что, если завтра слух об этом дойдет до великого хана? Ибо купец намерен искать защиты своего супружеского ложа во дворце.
Удар за ударом – один другого страшнее!
Поистине, это был черный день для вельможи; страшный призрак дворцового лекаря встал перед ним, и он содрогнулся, как бы от первого надреза острым ножом.
Может быть, купец уже сочинил свою
Промедление грозило гибелью.
Увертки, хитрости пришлось отбросить и перейти на откровенный, прямой разговор.
– Ну вот, гадальщик, теперь я вполне убедился в истинности твоего гадания, – сказал вельможа, изобразив на лице простодушное дружелюбие. – Ты можешь быть мне полезен – слышишь? Я выпущу тебя из тюрьмы, выдам награду, поставлю главным гадальщиком вместо этого выжившего из ума старика с черепом.
У Ходжи Насреддина и в мыслях не было выпихивать этого череповладетельного старика из его ниши, – однако пришлось благодарить вельможу, кланяться и обещать безграничную преданность.
– Вот, вот! – сказал вельможа. – Именно преданность! Мы с тобою сговоримся, гадальщик. Ты, конечно, сообразил уже и сам, что мой приказ схватить тебя и бросить в тюрьму – не более как хитрость для отвода глаз. Я сразу понял, еще вчера, что в своем деле ты действительно великий мастер, не в пример остальным; такие люди мне нужны, – вот почему я и позвал тебя сегодня в башню. Дело, видишь ли, в том, что я не верю своему помощнику, этому толстяку; полагаю, что скоро ему придется попробовать на себе ушное сверло, чревонаполнительную трубку и оттягивательную гирю. Чтобы сбить его с толку, я и повелел схватить тебя на мосту, имея в виду совершенно другую, тайную цель: вступить с тобою в разговор наедине, без лишних ушей, вот именно как сейчас, поскольку в недалеком будущем, когда я отправлю этого зловонного толстяка на плаху, ты сможешь занять его место, – при условии, разумеется, если проявишь должное усердие и надлежащую преданность…
Он долго еще что-то врал и путал, теряя попусту драгоценное время, а толстяк с минуты на минуту мог вернуться; не без труда Ходже Насреддину удалось направить беседу по нужному руслу.
– Отныне ты главный гадальщик! – сказал вельможа. – Старик брал со своих подчиненных одну десятую часть их доходов, ты можешь брать вдвое больше. Нечего их жалеть, этих плутов, – они там сидят и жиреют, а предупредить меня об опасности смог только ты один! Бери с них одну пятую, а если пикнут – скажи мне, я успокою. Теперь, гадальщик, нам с тобой надлежит узнать, когда именно купец намерен подать свою жалобу? Может быть, уже завтра?
– Нет, не так скоро. У него еще нет достаточных улик. Он ждет, когда сиятельный князь, позабыв осторожность…
– Теперь не дождется! Но как он пронюхал? Кто из моих врагов нашептал ему? Ты мог бы это узнать, а?
– Если я загляну в свою книгу, что лежит здесь в мешке…
– Возьми ее.
Ходжа Насреддин вытащил из мешка знаменитую книгу, раскрыл – и тихонько улыбнулся китайским знакам, как добрым старым друзьям; они как будто стали для него даже немного понятнее.
– Ну? – спросил вельможа в нетерпении. – Говорит она или молчит?
Чтобы сделать свой голос глухим и загробным, приличествующим такому важному гаданию, Ходжа Насреддин насупил брови и надул живот.
– Вижу! – протяжно, с подвыванием начал он. – Вижу солнце, опускающееся за черту дня, вижу базар… Вижу лавку и толстого купца Рахимбая, сидящего в ней. Слышу барабан и грозные крики стражи. Вот появляется некий блистательный и могучий; узнаю этот гордый взгляд, эти благородные усы. Он снисходит до презренного купца, садится рядом. Они пьют чай, они беседуют. Они говорят о скачках, о конях арабских и текинских… Но что это? Словно сама властительница ночных небес сошла на землю! Какими словами достойно восхвалить пленительную красавицу, появившуюся в лавке купца? Она входит, плавно раскачивая бедра, она волнует чувства, она ослепляет и повергает! Ее лицо сокрыто под чадрой, но заря ее нежного румянца и коралл уст просвечивают сквозь шелк… Вижу – презренный купец открывает денежную сумку, достает какие-то драгоценности… Потом, потом… Вот, вот где сокрыто коварство, вот где ловушка!
Он вскинул взгляд на вельможу. Тот весь подался вперед и беззвучно шевелил усами, а сказать ничего не мог – слова прилипли к языку.
– О презренный купец! – Ходжа Насреддин, как бы в сильнейшем негодовании, откачнулся от книги. – О низкий торгаш!.. Он приказывает жене надеть драгоценности, он открывает перед сиятельным князем ее лицо. Вижу, вижу – могучее солнце и прекрасная луна любуются друг другом. В сердцах кипит взаимная страсть. Они горят, они устремлены друг к другу, они забывают об осторожности, пылкие взоры выдают их, кровь, прихлынувшая к лицам, изобличает их! Сладостная тайна обнажается, покровы падают!.. Этого только и добивался презренный купец, грязный соглядатай, низменный ревнивец, безжалостный разрушитель чужой любви! Он ловит их взгляды, прислушивается к их учащенному дыханию, считает удары сердец. Он удостоверяется в своих подозрениях, в его змеином сердце шипит смрадная ревность! Он задумывает месть, но свои коварные замыслы прячет под личиною напускного благожелательства…
– Вот оно что-о! – протянул вельможа. – Признаться, я не ожидал от этого заплывшего жиром хорька такой прыти! Клянусь аллахом, гадальщик, ты как будто был там четвертым, в лавке, и видел все собственными глазами! Отныне главное твое дело – следить за купцом! Следить за ним неусыпно и неотступно! И докладывать мне о всех его намерениях!
– Ни одна его мысль не ускользнет от меня. Как только я выйду из тюрьмы…
– Ты выйдешь сегодня к вечеру. Раньше нельзя – сначала я должен доложить хану.
– А если хан не согласится?
– Эти заботы предоставь уж мне.
– Еще одно слово, о сиятельный князь: предстоят некоторые расходы.
– При выходе ты получишь две тысячи таньга. Это для начала.
– Если так, тогда все желания могучего князя будут исполнены!
Хлопнула наверху дверь, на лестнице послышались шаги. Вернулись толстяк и писец, так и не разыскавшие нужных бумаг. Они были оба несказанно удивлены, видя, что гадальщик, которому надлежало висеть на дыбе с окровавленной взлохмаченной спиной, стоит цел и невредим перед вельможей и даже как будто улыбается совсем неприметно, одними глазами.
– Отведи этого человека наверх и следи, чтобы он ни в чем не терпел нужды, – приказал вельможа толстяку. – Здесь особое дело, о котором я самолично доложу великому хану.
Толстяк отвел Ходжу Насреддина в одно из верхних помещений башни, где был и ковер на каменном полу, и мягкая тахта с подушками, и даже кальян. Подали миску плова, который Ходжа Насреддин и съел под внимательным, неотрывным взглядом толстяка.
Дверь захлопнулась, и воцарилась тишина – тюремная, глухая, но для Ходжи Насреддина теперь уж совсем не страшная.