Очарованный принц
Шрифт:
– Неблагоприятное расположение звезд Сад-ад-Забих… – затянул Ходжа Насреддин свою старую песню, еще бухарских времен.
– И не сокрыто ли здесь, – прервал торговый визирь, – не сокрыто ли злоумышленного намерения причинить ущерб великому хану, лишив его лицезрения арабских коней, которые, по словам их владельца, достойны радовать царственный взор? Если таковой злонамеренный умысел действительно имел место, скажи: кто внушил его тебе?
Эту догадку о злоумышленном намерении торговый визирь направлял против вельможи – своего старинного соперника.
– Сознайся, гадальщик! – вскричал он, воспламенившись надеждой. – Сознайся чистосердечно: кто внушил
Сжигаемый вожделением сокрушить вельможу, он добавил бы и пять, и десять тысяч!
Но ему противостоял не какой-нибудь безусый юнец, а зрелый муж, полный сил и закаленный в дворцовых боях.
Вельможа шагнул вперед, к трону. Глаза его сверкнули, усы грозно устремились вперед, подобно клыкам боевого слона.
– Великий хан видит и слышит, что здесь творится! Вымогать признание деньгами не есть ли, в свою очередь, тягчайший вид подкупа?
– Допрашивая гадальщика, я выполняю ханское повеление, – огрызнулся торговый визирь. – И никто не сможет обвинить меня ни в подкупе, ни в конокрадстве, как некоторых других.
– Всемилостивый аллах! – вскричал вельможа, подскочив на своих высоких каблуках и воздев к небу руки. – О небесные силы! За что, за что я принужден выслушивать такие оскорбления! И от кого? От людей, хотя и облеченных высоким доверием, но употребляющих его недостойно и своекорыстно, для взимания в свою пользу незаконных поборов, как, например, в прошлом году, при достройке больших торговых рядов…
– Какие поборы? – вспыхнул визирь, но глаза его забегали и стали туманно-пыльно-матовыми, ибо он-то лучше всех знал, о каких именно поборах идет речь. – Быть может, высокочтимый начальник городской стражи подразумевает деньги, отпущенные в прошлом году на обновление сторожевых башен, в которых и по сю пору не обновлено ни одного камня, хотя деньги истрачены все без остатка…
– Сторожевые башни! – писклявым голосом вмешался начальник городского благоустройства. – Уж если вспоминать о башнях, то надлежит раньше вспомнить об очистке и облицовке большого водоема на площади святого Хазрета! Где очистка, где облицовка? Между тем этому делу пошел уже четвертый год, деньги отпускались из казны четырежды!
Ему ответил верховный мираб, ведающий всеми арыками и водоемами в государстве, упомянув о базарных площадях, так и не выстланных камнем; эти слова мгновенно воспламенили главного смотрителя базаров – жилистого длинного старика с круглыми глазами совы на рябом лице: брызгаясь слюной и шепелявя, он начал кричать о каких-то караванах, обобранных по пути в Коканд, о трех мешках золота, отправленных эмиру бухарскому, но так и не доехавших до Бухары; тогда послышался зычный голос верховного охранителя дорог, объяснившего пропажу золота дерзостью разбойников, напавших на караван; его выспренняя речь была прервана громким смехом вельможи, который через своих шпионов отлично знал, какие это были разбойники; вставил свое слово торговый визирь, опять вмешался верховный мираб, за ним – смотритель базаров, казначей и все остальные.
Через минуту на помосте бушевал целый пожар взаимных обличений и попреков.
О купце, о гадальщике, о пропавших конях все забыли.
Побагровевшие, с пылающими выпученными глазами, судорожно стиснутыми кулаками, обливаясь потом в своих тяжелых халатах, визири и верховные начальники яростно наскакивали друг на друга, кричали и вопили, едва не вцепляясь друг другу в бороды.
Кто-то припомнил постройку двух мостов через Сай – стародавнее дело, хорошо известное хану.
Привстав на троне, сам для себя незаметно втянувшись в перебранку, хан закричал:
– Мосты! Мосты, говорите вы, мошенники и воры! А подряд на поставку тесаного камня для этих мостов? Ага, ты молчишь, Кадыр! А двести шестьдесят карагачевых балок, что на поверку оказались тополевыми, да еще и гнилыми! Чье это дело, ну? Говори, Юнус!
Утихомиривать это словесное побоище пришлось Ходже Насреддину.
Потрясая своей гадальной книгой, он возгласил:
– На вопрос о пропавших конях моя гадальная книга отвечает…
Его слова были подобны ливню, низвергнувшемуся из туч на пламя степного пожара.
Первым опомнился хан, обвел остальных негодующим взглядом.
Визири, советники, сановники притихли, вернулись на свои места позади трона, затаив в сердцах неутоленную клокочущую злобу.
– О мерзостные нарушители благоприличия! – начал хан, тяжело дыша. – Долго ли мне терпеть ваши бесчинства? Не думайте, что сегодняшнее позорище пройдет вам даром, – дайте мне только вернуться во дворец! Из-за вас мне с трепетом приходится думать об ответе аллаху за беспорядки в моем государстве; сколько я ни стараюсь, сколько я ни забочусь – все мои усилия рассыпаются в прах, наталкиваясь на вашу глупость, чванность, склочность, своеволие и воровство! И не сетуйте, если однажды я, окончательно истощив терпение, выгоню вас всех поголовно, отобрав в казну все, вами накраденное! – Он обратил пылающее гневом лицо к торговому визирю: – Скажи гадальщику – пусть продолжает! Пусть скорее изобличит себя в плутовстве, в обмане и подвергнется наказанию. Где кони?
– Где кони, гадальщик? – отозвался, как эхо, торговый визирь.
– Кони находятся в конюшне одного загородного дома по найманчинской дороге, – ответил Ходжа Насреддин. – Дом этот стоит при слиянии двух больших арыков, окружен садом, имеет украшенные цветной росписью ворота, по которым легко его отличить от всех прочих.
– Украшенные росписью ворота! – воскликнул меняла. – При слиянии двух арыков? Да ведь это же мой собственный загородный летний дом! Но там сейчас никого нет, он заколочен – как могли попасть туда кони?
Придворные зашептались, озадаченные словами менялы.
Сомнения разрешил хан:
– Конечно, никаких коней там нет и никогда не было. Гадальщик путает, в надежде вывернуться и ускользнуть от кары. Приготовьте для него плети, пошлите в этот загородный дом людей, чтобы через них удостовериться в его лжи!
На большую найманчинскую дорогу помчались всадники.
– Конечно, там ничего не найдут! Конечно, ничего, никаких коней, – гудели придворные за спиной хана.
Но трое из находившихся здесь думали иначе: Ходжа Насреддин, бестрепетно взиравший на кнутобойные приготовления перед помостом, и меняла с вельможей, которым было уже известно удивительное всеведение гадальщика. «В моем собственном доме! – мысленно восклицал меняла, все больше запутываясь в различных догадках и предположениях. – С этими конями творятся, поистине, какие-то чудеса!» А вельможа замер, застыл и затаил дыхание, боясь поверить такому счастью. О, только бы не ошибся гадальщик, только бы кони действительно отыскались в доме купца! А тогда, тогда… он знал, что ему делать и говорить тогда!