Очаровательна, но упряма
Шрифт:
— Олег!
— Ну что еще?
— Тебе не стыдно?
— После переговорим!
— Ну-ка, отпусти меня!
— Зачем?
— Я хочу в туалет.
Против такой просьбы возражать невозможно, и я нехотя отстранился. Марина вышла, а я закурил и стал задумчиво смотреть в окно. Черт, а ведь я изрядно пьян, хотя и все соображаю — вон, уже луна двоится. А ведь Марина наверняка все расскажет Алине… Ну и что, не верю я, что все это было всерьез! Кроме того, могу я устроить прощальный вечер накануне будущей
Я попытался выйти из комнаты и, к своему изумлению, обнаружил, что дверь снаружи подперта стальным матрасом. Кое-как я сумел протиснуться в щель и вышел в коридор. Марина сидела на корточках прямо напротив двери.
— Ну, мать, ты меня удивляешь, — я взял ее под мышки, поставил на ноги и повел в номер. — Что это на тебя нашло? А если бы тебя какие-нибудь кавказцы увидели? Они же здесь наверняка есть…
— Что ты делаешь? — пробормотала она, когда я закрыл дверь, погасил свет и начал раздевать ее.
— Спасаю тебя от изнасилования.
— А как же Аля?
— Не поминай святого имени всуе!
После нескольких минут вялого сопротивления с ее стороны и веселого напора с моей, мы уже лежали обнаженными в ее постели, однако на этом дело застопорилось. Она плотно сдвинула колени и упрямо мотала головой:
— Нет, нет и нет!
— Ну, почему? — Поначалу я был изрядно возбужден, поэтому продолжал настаивать, давая какие-то нелепые обещания и горячо целуя пышные смуглые груди.
Но вскоре мой пыл угас, и, так и не добившись желаемого, я успокоился, и мы даже покурили. Затем я вновь возобновил попытку — и вновь получил отпор, причем под тем же самым предлогом!
Расстались мы уже под утро, когда стало светать, изрядно надоевшие друг другу.
Как я узнал впоследствии, Алина приехала в институт спустя три часа после моего ухода, зашла к Марине и та, едва проснувшись, сразу ей обо всем рассказала. Однако моя милая плутовка какое-то время делала вид, что ничего не знает, а уже потом соизволила обидеться, но не смертельно.
Когда же я попытался возобновить тему: «Как скоро мы поженимся», то немедленно нарвался на обвинения в самой «подлой измене»!
— Да в чем она заключалась-то? — попытался я отшутиться. — Мы с твоей Шнурковой всего лишь репетировали первую брачную ночь, но ведь ничего не было — она тебе сама это подтвердит.
— Ничего не было потому, что она тебе не дала! — резко возразила Алина. — А что ты ей говорил, ты уже не помнишь?
— Гм. Смотря о чем?
— Когда она тебя спросила: «А как же Аля?» — ты ей что сказал?
— А что я сказал?
— Ты сказал «да черт с ней!»
— Неужели? Ну, это я уже был пьян…
— А как в Венецию ей предлагал съездить тоже не помнишь?
— Ух, черт, неужели и это было?
Я действительно
— Так что теперь? — упавшим тоном спросил я, — разговор шел по телефону. — Ты передумала?
— Мне нужно время, чтобы успокоиться.
— Прости меня, умоляю, и успокойся побыстрее. Ты же сама знаешь, что я не могу всерьез относиться к Шнурковой, все это такая ерунда…
— Я так не думаю.
Через какое-то время я снова возобновил разговор о подаче заявления и, получив отказ под явно надуманным предлогом — «мне надо подыскивать новую работу», — твердо уверился в том, что весь этот вечер был самой жестокой шуткой. Сама Алина впоследствии уверяла меня именно в этом.
Как бы то ни было, наши отношения продолжались, поскольку приближался момент написания диплома, и я был ей слишком нужен.
И все-таки мне почему-то кажется, что в тот злополучный вечер она на какой-то миг действительно заколебалась, а ее железобетонное упрямство впервые дало трещину…
8
Следующий год — а именно в этом году Алине предстояло защищать диплом — начался крайне неудачно. Мы жестоко поссорились, и вновь я был тому виной.
Так получилось, что ее очередное дежурство пришлось на новогоднюю ночь. Я подъехал к метро, проводил ее до работы, поздравил с Новым годом и хотел было подарить сто долларов, но она неожиданно отказалась, заявив, что не любит, когда ей дарят деньги.
Я покачал головой, поцеловал ей руку, и мы расстались. Торопиться мне было некуда, встречать Новый год не с кем, поэтому домой ехать не хотелось.
Было всего восемь вечера, когда я пешком добрел до станции метро «Динамо». Мягкий мороз, желтый свет фонарей Ленинградского проспекта, бродившая внутри выпитая по дороге водка — все это быстро настроило меня на лирический лад. Я зашел в небольшой крытый загончик уличного кафе, прямо напротив выхода из метро, взял сто граммов молдавского коньяку и встал за один из табльдотов. Отпив глоток и закурив, я принялся задумчиво рассматривать празднично возбужденных людей, выходивших из метро, и потому не сразу заметил, как в этот же самый загончик зашли две девушки.
Они тоже взяли коньяку и по порции каких-то китайских пельменей. Одна из них была высокая, довольно симпатичная и худая, другая толстая, приземистая, похожая на деревенскую бабу.
Знакомство произошло весьма непринужденно — допив свой коньяк, я взял еще, справедливо рассудив, что вернуться домой и лечь спать всегда успею; девушки сделали то же самое, после чего высокая подошла попросить зажигалку. Я взял свой стакан и перешел за их табльдот.
— Я писатель, — вяло и без всякого пафоса представился я, после того как мы дружно выпили за знакомство. — А вы?