Очаровательная блудница
Шрифт:
В другой бы раз Рассохин с удовольствием его послушал — на самом-то деле Дворецкий неплохо рассказывал, много чего знал, умел интриговать, но сейчас его голос казался нудным, а повествование неинтересным. Потому что Лиза стояла с сотрудниками возле костра, что-то говорила, а сама часто поглядывала в его сторону. И это подвигло Рассохина на неожиданный поворот.
— Слушайте, профессор, а вы все это рассказывали своей спутнице? — спросил он. — Журналистке?
— Разумеется! И кстати сказать, Елизавета Максимовна сразу же признала мою концепцию как единственно верную и доказанную. Теперь будет продвигать ее в академии… Впрочем,
— А это что такое?
— Конечно же вы даже слышать о нем не могли! — по-ребячьи изумленно воскликнул профессор. — Стовест — это одно из названий, возникло в середине семнадцатого века, молчуны сократили для удобства. То есть он содержит ровно сто вестей о грядущем. Начиная с бытия человеческого и кончая вечностью божественной… Но я все по порядку! Итак, начало третьего века нашей эры, Канишка, император Кушана. [37] Представляете?
— Давайте так, Михаил Михайлович. Я сейчас поеду на Гнилую и возьму с собой Елизавету Максимовну. По дороге она мне все и популярно растолкует. Видите ли, я не историк и не филолог, трудно воспринимаю терминологию. А журналисты умеют подать материал доступным языком.
37
Канишка, император Кушана (78-123) — царь Кушанского царства, подчинивший почти всю Северную Индию. В буддийской мифологии — один из защитников и покровителей буддизма.
— Пожалуй, вы правы! — обрадовался тот. — Но захочет ли она поехать с вами?
— А вы объясните причину.
— Несмотря на свой ум, она достаточно строптивая особа, — шепотом поделился Дворецкий и пошел первым. — Будьте с ней осторожнее, главное, не злите, она сердится…
Не приближаясь к костру, он знаками отозвал Лизу и теперь уединился с ней.
— Ну что, проел вам печенку профессор? — спросил Кошкин. — Не пытался арестовать?
— Мы с ним мило побеседовали, — усмехнулся Рассохин. — Но я так и не понял, о чем.
Гохман с Рябышем уже готовили сети — привязывали дополнительные грузила. Стас собрал и отнес в лодку рюкзак, участковый загрузил канистры с бензином. Улучил момент, склонился и прошептал:
— Гляжу я на вас с этой журналисткой… А вы ведь давно знакомы, или я в людях ничего не понимаю.
— Кто еще так глядит?
— Пока никто.
— Тогда помалкивай.
Договорить Рассохин не успел, поскольку Дворецкий привел Лизу.
— Не давай полных оборотов! — громко взмолился участковый. — Пожалей мотор!
— Елизавета Максимовна любезно согласилась на ваше предложение, — отчего-то радостно сообщил профессор. — Она посвятит вас во все наши тайны. Но когда вы дадите ответ?
— Какой ответ?
— По поводу научного руководства экспедиции?
Стас подал руку Лизе и помог сесть в лодку.
— По возвращении, Михаил Михайлович!
И с силой вытолкнул лодку на стремнину.
Обкатанный и обласканный Гохманом мотор заводился с полоборота. Рассохин помахал рукой, включил скорость и сразу закрутил на румпеле полный газ. Старая «Казанка» выскочила на глиссер, и ветер привычно толкнул в грудь.
Когда сора осталась за поворотом, Лиза развернулась к нему лицом.
— Ну, здравствуй. Стас, — вскинула фотоаппарат
Точно так же однажды фотографировала ее мать, когда они ехали на месторождение…
Ему хотелось ответить, дескать, мечтал остаться с тобой наедине, а мечтающие люди изобретательны, но вместо этого склонился и спросил:
— Ты письмо от мамы захватила?
Лиза порылась в своей дорожной сумке и достала сложенный пополам пластиковый файл, в котором был листок из тетради в клеточку и конверт. Рассохин не знал почерка Жени Семеновой, однако на вид это был женский, неторопливый и аккуратный — так писали те, кто в младших классах школы проходил чистописание, и даже студенческая скоропись не могла испортить такого навыка. Текст оказался коротким и каким-то холодноватым, не материнским: «Здравствуй, Лиза. Долгое время не могла сообщить тебе, что я жива и здорова. Теперь появилась возможность встретиться, и я все расскажу, как жила все это время и где. Если сможешь, то приезжай в начале лета в Усть-Карагач. Поселишься в местной гостинице, а я пришлю своего знакомого, хорошего человека. Он проводит ко мне. Очень хочется увидеть тебя. Твоя мама».
На конверте почерк уже был совсем другой, и другим цветом ручки.
— А вот ее конспекты. — Лиза подала общую тетрадь. — Посмотри сам… Мне кажется, очень похоже.
Рассохин пожалел, что не взяли с собой Гохмана, бывшего криминалиста, который бы уж наверняка сказал что-либо определенное. Он заглушил мотор и стал сличать почерка, и вначале на самом деле показалось, есть схожесть, только некоторые буквы написаны по-разному.
— Ну и что? — не терпелось Лизе. — Это мама? Это она писала?
Стас полистал тетрадь и понял, что отроковица меняла почерк, видимо, в зависимости от настроения или ситуации — то спокойный, округлый, правильный, то скоропись, напоминающая распущенный моток проволоки, то резко измененный наклон букв. Никакого постоянства, стабильности, как и было у нее в жизни. Но при внимательном изучении даже невооруженным глазом стало ясно, что ни один вариант почерка Жени Семеновой не похож на тот, которым написано письмо. Безусловно можно было утверждать лишь то, что то и другое писали женщины, но разные.
— Надо в спокойной обстановке разобраться, — чтобы как-то пригасить любопытство и ожидание Лизы, сказал Рассохин. — На берегу и с лупой. А лучше показать Гохману. Он работал криминалистом.
А у самого защемило под ложечкой: все-таки была надежда на это письмо, особенно сильная после вчерашнего внезапного объявления Христофора. И если бы лодку стремительно не сносило вниз, он бы сейчас, не откладывая более, признался в убийстве ее матери.
— У меня такое чувство, эта мама писала! — заявила Лиза. — Чем больше читаю, тем сильнее верю.
— Ты себя убеждаешь.
— Значит, все-таки не она? Тогда кто? И зачем?
— Хотят заманить тебя на Карагач.
— Но кто?! Кто здесь вообще мог знать о моем существовании, кроме мамы?! Нет, это все так интересно! Я просто сгораю от любопытства!
— Тогда надо было поселиться в гостинице и ждать, — проворчал он, запуская мотор. — Этого рекомендованного мамой хорошего человека…
— Я так и хотела. — Она напрягала голос и от этого говорила как-то надорванно. — Но как бы я объяснила Дворецкому?.. А потом, милиционеры сказали, ты попал в плен к каким-то женщинам. И еще пошутили…