Очень далекий Тартесс (др. изд,)
Шрифт:
Послышались приглушённые голоса, звякнуло что-то стеклянное, потом стало тихо. Так тихо, что было слышно, как в машинном отсеке включилась и загудела регенерационная установка.
— Действительно! — проговорил кто-то из новой смены. — Держал её тут три года, варвар, а теперь и на четвёртый…
— Да ничего подобного, — сказал Крогиус, раздражённо скривившись. — Что значит «держал»? Ничего он не держал, она сама оставалась, и все было хорошо. Просто нервы сдали.
— Ну, теперь-то он улетит.
— Теперь конечно, — сказал Крогиус.
…И
Я сижу в своём кресле и поглядываю на коробку сигнализации, связанную с наружными датчиками. Мы проходим вблизи запретной зоны — космической свалки радиоактивных отходов. Все в порядке, уровень радиации в норме.
Все в порядке. Моему второму пилоту не сидится на месте. То он хватает тестер и лезет за главный щит, то вычисляет путевые программы, должно быть, на полгода вперёд, то носится где-то по кораблю. Как это говорится — с лёгким вздохом? С лёгким вздохом я вспоминаю Робина — невозмутимого, дремлющего в кресле, каждые десять минут открывающего глаза, чтобы взглянуть на приборы.
Практикант усердно изучает спецификации и на память вычерчивает схемы. Зачёта у него я все ещё не принял, и он, кажется, начал меня побаиваться. Правда, это не помешало ему сегодня после обеда разгромить меня на семнадцатом ходу. Больше играть с ним в шахматы не буду: я человек самолюбивый.
Припоминаю книгу Грекова и начинаю обдумывать антистатью. С некоторых пор я пишу статьи и ввязываюсь в полемику по космическим проблемам. Строго говоря, статей было напечатано всего две, но написал я их куда больше. К достоинствам моего стиля можно отнести краткость — и больше, пожалуй, ничего. Я побиваю противников, так сказать, лапидарностью изложения.
Да, так вот. Этика космического проникновения, дорогой товарищ Греков, заключается не в вилянии хвостом перед гипотетическими инопланетными соперниками, а в разумном сотрудничестве с ними. Дело не в том, кто первый застолбит новенькую планету, а… как бы это сформулировать, чёрт возьми…
Мысли рассеиваются. Вернее, снова устремляются к сумрачному миру Ганимеда. Ну что тебе Ганимед? — уговариваю я сам себя. Замена на станции произведена, груз доставлен. Все в порядке. Все в порядке, если не считать того, что мы выбились из графика, — ну, от этого ни один пилот не гарантирован.
Скоро ужин. Надо бы сварить кофе, хороший такой чёрный кофе, пахнущий осенними листьями и бразильскими карнавалами. Может, ей полегчает от этого кофе.
Хоть бы раз увидеть улыбку на её худеньком замкнутом лице! Героические усилия Крогиуса и других ребят разговорить Лену, заставить улыбнуться шутке безрезультатны. Односложно ответит на вопрос, взглянет отсутствующим взглядом — и уйдёт в свою каюту.
Да, надо сварить ей пряный крепкий кофе из моего личного припаса. Я вожу его с собой на случай всяких передряг. В бортовой паек такой кофе, естественно, не входит.
Интересно, что поделывает сейчас Олег Рунич? Вопрос несложный. Сидит, должно быть, на Четырнадцатом, сидят и смотрит, как полыхают под ними молнии
Глава восемнадцатая
ПРОПАВШИЙ ПРАКТИКАНТ
Корабль подплывал к «Элефантине». Миновали стартовую зону ходовых послеремонтных испытаний. По левому борту проплыл серебряным огурцом спутник инфор-глобус-системы.
«Элефантина» была обращена к нам ребром и закрывала своим корпусом то, что нам хотелось увидеть больше всего. Мы видели только основание (а может, верхушку) толстой колонны, торчащее из-за тора «Элефантины». И ещё мы видели белые вспышки сварочных аппаратов.
Когда я был здесь последний раз, строительство кораблей «СВП» — синхронизаторов времени-пространства только начиналось: собирали стапели, принимали первые секции. Теперь, спустя полтора года, монтаж, как я знал, был закончен и шли заключительные работы — главным образом внутри кораблей.
Ох и не терпелось же мне увидеть их! А Всеволод просто прилип к иллюминатору. Достанется мне ещё за этого непутёвого практиканта…
Грузовой буксир, выбрасывая из сопла бледную плазму, пересёк мой курс, к буксиру была пристыкована уродливая конструкция. «Что ещё за самодеятельный театр?» — подумал я и включил автомат вызова. Диспетчер «Элефантины» сразу ответил, и я в энергичных выражениях высказал ему то, что думаю о здешней организации службы полётов.
— Успокойся, Улисс, — официальным голосом, показавшимся мне знакомым, отозвался диспетчер. — У тебя на курсе чисто. Займи зону "Д" и останься на орбите.
— Это ещё почему? — рявкнул я. — Мне надо ставить корабль на модернизацию.
— Знаю, — отрезал диспетчер. — Ангар занят. Придётся подождать двое суток.
— Костя, это ты? — спросил я неуверенно.
— Это я.
— Так что же ты измываешься надо мной? Не можешь сказать по-человечески…
— Я говорю по-человечески: ты вышел из графика, и ангар занят. Займи место в зоне "Д", а сам немедленно явись в диспетчерскую. И прихвати своего практиканта. Выключаюсь.
Вот так. Стоит приличному парню попасть в диспетчеры космофлота — и можно считать, что он потерян для нормального общения. С отвращением, свойственным, скажу откровенно, всем пилотам Солнечной системы, я представил себе диспетчерскую с её цветными графиками, телеэкранами, сигнальными мигалками и писком радиовызовов. Среди многих мест, от которых мне всегда хотелось держаться подальше, диспетчерские идут за номером один.
Кузьма ярился, в сердцах махал то правой, то левой рукой. У него всегда было полно каких-то сверхсрочных дел на шарике, и он плохо переносил задержки. Всеволод насторожённо глядел на меня своими зеленовато-кошачьими глазами.
— Слышал повеление? — сказал я ему. — Ничего не поделаешь, друг, придётся отвести тебя за ручку к диспетчеру.
Всеволод промолчал.
Я начал маневрировать, выходя в назначенную зону, и тут мы увидели один из строящихся звездолётов, хорошо освещённый солнцем.