Очень далекий Тартесс
Шрифт:
– Почему ты улыбаешься? – услышал он вдруг голос Миликона. – Что смешного в моих словах?
– Нет, светозарный, ничего… Извини…
– Я тебе толкую, что вся сила у них не в лапах, а в зубах. Но если круглый год кормить их сырым мясом…
Пусть они подавятся, все как есть, подумал Горгий, а вслух сказал:
– Такими котами надо дорожить.
Смеркалось. Слева проплыли глинобитные домики, рощица смоковниц. Донесся надсадный скрип гончарного круга. Крик осла. Дорога запетляла меж бурых холмов и побежала вниз, к мелькнувшей среди трав реки. Быстро падала, сгущаясь, темнота, впереди засветилась группка неярких огней.
Копыта притомившихся лошадей зацокали по каменистой улочке, и носилки остановились подле невзрачного двора для проезжих. Из ворот вышли двое с чадящими факелами; увидев Миликона, согнулись и замерли в поклоне.
– Приехали, – сказал Миликон и неспешно слез с носилок. – Здесь переночуем, а перед восходом выедем на охоту. Напоишь котов водой, – бросил он хозяину двора, плешивому вольноотпущеннику, – а кормить не вздумай. Нам же приготовь еду. Пожирнее.
– Светозарный! – вскричал хозяин. Мне ли не знать твоих вкусов! А кроликов нынче развелось… Будет забава твоим кошечкам, да пошлют им боги хорошего здоровья…
Миликон не дослушал, пригнувшись, шагнул в низкую дверь. Горгий последовал за ним. Телохранители спешились, лениво потянулись с кожаными ведрами к колодцу.
В комнате тускло горел масляный светильник. За нечистым столом, склонив косматую голову над объедками, над недопитой чашей, дремал человек. Он поднял осовелые глаза на вошедших, уставился на Горгия. И Горгий узнал в нем того купца из Массалии, с которым по пути в Тартесс повстречался в Майнаке.
– Здравствуй, массалиот, – приветливо сказал Горгий. – Сухим путем, значит, дошел сюда от Майнаки?
Массалиот помотал головой, пытаясь стряхнуть тяжкое опьянение.
– Ага, это ты, горбоносый фокеец, – просипел он. – Не утопили тебя кар-рфагеняне в Столбах?
– Как видишь, я цел. И товар мой тоже.
Горгию хотелось толком расспросить массалиота о сухом пути – не перегорожен ли он гадирцами, хватает ли в дороге корму для лошадей и очень ли круты перевалы, – но при Миликоне, само собой, надо было помалкивать. Да и пьян купец не по-хорошему. «Авось до утра протрезвится, – подумал Горгий, – тогда и расспрошу».
– Вижу, ви… жу… Я все вижу! – сказал массалиот. – И кар… фагенский нос твой вижу… С таким носом можно через Столбы…
– Пьяный дурак, – устало сказал Горгий, отворачиваясь.
Миликон, вздернув бровь, пристально смотрел на массалиота, потом перевел взгляд на Горгия.
– Четвертый день сидит тут, – объяснил хозяин, почесывая плешь. – Привез товар, но все выжидает чего то. Проезжих расспрашивает – какие цены в Тартессе да нет ли там беспорядков. Я ему толкую, в Тартессе беспорядков отродясь не бывало, не то что в других землях, – так ведь не верит. Сомневается… С утра до ночи вино хлещет. Упрямее не видывал постояльца…
– Не верю! – рявкнул массалиот, уронил голову в объедки и сразу захрапел.
– Скажи моим людям, чтоб унесли его во двор, – велел Миликон. – Да прибери здесь и свету прибавь.
Ужинали вдвоем. Миликон молча обгладывал баранью ляжку, косил на Горгия черным проницательным глазом. Со двора доносились фырканье лошадей, мычание быков, истошные кошачьи вопли. От всего этого, от пьяных слов массалиота опять стало Горгию тревожно. Кусок в горло не лез. Хотелось спать.
– Какой товар привез твой знакомый купец? – спросил Миликон.
– Не знаю, светозарный. Я и его-то не знаю. Всего раз и видел в Майнаке. Тоже вот так сидел и вином наливался.
– Скучно с тобой, грек, – сказал Миликон, помолчав. – Или о корабле своем думаешь? Не бойся, погрузят все как надо. Эзул смышлен в таких делах. – Он остро взглянул на Горгия. – Или не доверяешь ты ему?
– Как не доверять достойному человеку, – уклончиво ответил Горгий.
– Мерзавец он первейшей руки.
– Да я и то заметил…
– Что ты заметил?
– Так ведь… – У Горгия чуть с языка не сорвалось про ремешок, про Надрубала, но тут же он осекся. – Хитер уж очень…
– Без хитрости не проживешь, – наставительно сказал Миликон. – Тем более у нас в Тартессе. Уж не думаешь ли ты, что хлеб властителей сладок?
– Где уж там, светозарный, – ответил Горгий, покосившись на гору обглодков под миликоновой бородой. – Одних только забот о нас, низкорожденных, сколько…
– То-то и оно, – кивнул Миликон. И задумчиво добавил: – Вот я первый раз в году вывез котов на охоту, а сам все думаю, как там в городе день пройдет без меня… Ведь кому доверишь? Только себе и можно… Попробуй тут без хитрости.
Он замолчал, прислушиваясь к звукам во дворе. Потом опять взглянул на Горгия, сказал:
– Узнал я про твоего пропавшего матроса.
– Где он? – встрепенулся Горгий.
– Люди Павлидия схватили его на базаре. Литеннон выпытывал у него, не встречался ли ты в Столбах с карфагенянами. Ведь ты соврал Литеннону, что прошел Столбы безлунной ночью. Луна-то была, вот и заподозрил тебя Литеннон.
«Ах, проклятые», – с ужасом подумал Горгий. Стараясь не выдать тревоги, спросил:
– А что говорил мой матрос?
– При пытке не был, не знаю. – Миликон усмехнулся. – А теперь и спросить не у кого: Литеннону, ты сам видел, череп раскроили. Само собой – случайно… Твой матрос теперь на рудниках. Придется отплыть без него: с рудников не возвращаются.
Он поднялся, вышел во двор. Постоял, глядя на дорогу, скудно освещенную ущербной луной, тихо поговорил с начальником своей стражи. Потом вернулся в комнату, где хозяин двора приготовил для него ложе. У дверей уселись, зевая, телохранители.
Горгию было ведено ложиться спать в углу двора. Он растянулся на охапке свежескошенного сена, закинул руки за голову. Прямо над ним стояло созвездие Арктос [16] . Значит, восток вон в той стороне… за стеной, сложенной из нетесаных камней… Где-то там, за морем, Фокея. Тоже спит под лупой. Только там, должно быть, уже под утро…
16
Большая Медведица