Очень мужская работа
Шрифт:
Но Комиссар недаром предупредил: бандитам, хоть они трижды мутанты, нельзя ни остриженного ногтя давать. Дали — не жалуйтесь потом. Особенно, если рядом с бандитами без присмотра толпятся дикие учёные.
Два учёных-придурка, технари-оптики, юстирующие лазерную установку на входе «Мидаса», приманили сникерсами говорящего контролёра и подначили его заменить собой лазер.
У них получилось: система аномалий, трансформирующая вещество, подчинилась контролёру, как родная, и из очередной порции глинозёмной шихты (предназначенной для превращения в золото-титановый сплав AI-875/Е по заказу WASA) сделала куб пенопласта с ребром в шесть метров. Ну просто контролёр любил грызть
Хороший сытый контролёр берёт реципиента за десять-пятнадцать километров. В течение суток Хозяева распределили контроль над «Мидасом» на неизвестное количество особей, и те полностью заморозили раздачу. Теперь даже Эйч-Мент не мог помочь, а мог разве что для успокоения собственных нервов повозить столами по мордам лоббистов на внеочередном заседании.
Даже бомбить Саркофаг, под которым ютились Хозяева, теперь было бессмысленно, контролёры работали автономно. Теперь Хозяева могли предъявлять требования. Только они могли отменять запрет на блокировку Карьера. И очень было похоже, что они могли Карьер с системой «Мидас» и уничтожить. И не было времени искать решение: система аномалий Карьера очень легко могла с голодухи деградировать, встать, как гироскоп, на упор. В том, что такое возможно, сходились все специалисты.
Истинный владелец вещи есть тот, кто эту вещь может уничтожить. Как сказал бы сталкер Тополь, это без устали, к месту и ни к месту, талдычили все сто тысяч существовавших писателей-фантастов. Радиоактивной же фантастики в старой библиотеке ЧАЭС было не сто тысяч, но тоже навалом, а Хозяева читали, как и всякие ЗК, запойно и внимательно.
Так что теперь разрабатывали Карьер Хозяева. И трансформированные «Мидасом» материалы нужно было у них покупать. Вот так концессия и сдулась, и возник ей на замену консорциум a.k.a. профсоюз, первое в мире производственно-торговое объединение человечества с нелюдями. Негатив фактории.
А у брюссельской комиссии появился в пику «Мидасу» мощный спонсор и лоббист — Европейский комитет по ресурсам. ООН и Евросоюз после конфуза с Лисом прямо видеть друг друга не могли.
Против профсоюза и в интересах Комитета по ресурсам Клубин и работал. Официально.
Работа была неприятной. Даже регулировать отношения между лунными колониями во время конфликта тридцатого — тридцать первого годов было легче. Не в пример легче. На Луне существовало табу на убийство, самые свирепые конфликты обходились без жертв. Но сам Комиссар был человек в годах, Клубин был его лучший ученик среди функционеров СБ Европы, ежегодно ходил в Зону, в личном управлении имел полмиллиарда евро и обширную личную агентуру в Предзонье. С Луны Клубин был Комиссаром отозван и брошен в кашу вокруг Карьера. Быстро заслужил новое своё боевое прозвище — Сталкиллер. Пятое уже. Плетень — Белый Араб — Тускарор — Эндрю-Кислород — Сталкиллер…
Работал он, работал, ничего не успел наработать… случилось Восстание. Против кого теперь-то ему работать? И в чьих интересах?
Слава всем именам бога — Восстание не стало следствием его деятельности… Впрямую. Разные в Зоне есть Карьеры… Золото — прах. Нет, сейчас это лишнее, рано… Словом, Бредень в оригинале своём оказался совершенно посторонним человеком, не клоном-пенетратором, известным Тополю под именем Фуха, и хватит пока, достаточно. Не время тешить своё облегчение. Зона есть Зона. Это надо помнить…
— Господин хороший, можно вас спросить: вы будете горячее перезаказывать? — услышал Клубин женский голос и опомнился.
Он сидел за столиком с ложко-вилкой в руке, уткнувшись в остывший поднос. Суп свернулся, пюре покрыто блестящей плёнкой. Клубин машинально ткнул в котлету — не сумел её даже наколоть. Он поднял голову, снял очки и прищурился, всматриваясь.
Немолодая высокая женщина в комбинезоне, в берцах, с пилоткой под погончиком, со знаком полного сержанта на рукаве, стриженная наголо, с совершенно седыми бровями, стояла над ним и не улыбалась. «Беретта-планида» в наплечной кобуре. Сержант была очень красива. Клубин с трудом переключился.
— Да, сержант, что вам? — спросил он. — Не понял вас, виноват.
— Вы ведь работаете с солёными ребятами, господин хороший, не знаю вашего звания. С Тополем и Комбатом. Обедать вы пришли, та обед ведь уже кончается, а вы не поели ничего, замыслились, видать. Голодный пойдёте или принести вам горячего?
Беджа на ней не было.
— Представьтесь, сержант.
— Та «гаврилку» свою опять в раздевалке оставила, виновата. Сержант Кондратьева Нина, сектор хозобслуги объекта, главный специалист.
«Тяжёлое ранение» — свидетельствовала нашивка на груди. Речь мягкая, плавная, но сниженное «д» только в случае «да». Не говор, манера говорить.
— Самотлор? — спросил Клубин. — Сургут? Вартовск?
Кондратьева заулыбалась. Не только речь у неё была плавная, она сама была плавная, текучая женщина. Как Обь. Украина-Сибирь, миссис Вселенная.
— Мегион, — ответила она. — Деревянко — девичья фамилия. Полтавские родом.
— Давно служите в Зоне?
— Главный специалист, — сказала Кондратьева просто. Умному достаточно.
— А это? — Клубин показал очками на «тяжёлое ранение».
— Берсерк, — сказала Кондратьева. — Четыре ребра. Спасибо Матушке, «красной плесенью» и грудь спасли. Вот давеча во время Восстания. Тю! Я-то что! Тут такое было, сколько мальчиков легло, мне ли жаловаться.
Пограничники и военспецы на вопросы о ранениях всегда отвечали охотно и подробно.
— Генерал лично меня вытащил, — закончила Кондратьева. — Так вы пообедаете всё же или пора вам? Процедурное время у ребят кончилось, отзвонились уже, ждут вас.
Клубин поднялся. Есть хотелось неимоверно.
— Нет, мне пора. Сам виноват. Спасибо за заботу… сержант Кондратьева.
— Ну что ж… Передайте ребятам, что свитер я им к завтрему довяжу.
— Хорошо, передам.
— Нет-нет, я ваш поднос сама выброшу, вы идите, господин хороший.
— Меня зовут Андрей. Андрей Олегович.
— Очень приятно. Ну ступайте, я приберу.
Клубин кивнул ей и направился к выходу из столовой. Настроение у него — как с изумлением вдруг понял он — наступило отличное. Всё то, что навспоминал он, сидя над стынущим обедом в тишине подземного пищеблока, вдруг оказалось покрыто такой же блестящей плёнкой, как искусственный суп. Отдалилось. И не имело почти никакого значения — теперь, после Восстания. Нет Карьера, нет профсоюза, Лис в камере, нет политических интриг, транснациональной коррупции в форме бизнеса развлечений и пограничной охраны… И чёрт с ним, с проектом «Фуха», провались он пропадом, сколько сил и времени сожрал и семью мою чуть не слопал… Есть лишь «Планета Камино» — мечта царей земных и суть счастья человеческого. Только это есть, и всё прочее чушь… кончились вокруг Зоны политические лабиринты, по колено заполненные дерьмом, великая, лучше всякой войны, кормушка для полусотни тысяч бессмысленных международных проходимцев-политиков… кончились беспощадные в своей бессмысленности Хозяева… бессмыслица кончилась.