Очень мужская работа
Шрифт:
— Сука депутатская, епэбэвээр, бля! Крыса мародёрская, вялая шея…
— Согласен с вами, Уткин. Продолжайте, Пушкарёв.
— Зря вы не обнародовали это тогда, м-менты, вашим-не-нашим. Теперь уж поздно, конечно… В общем, завёл он их в «лабиринт», погнал под стволом перед собой, и четверо страшной смертью по очереди погибли, прокладывая ему криком дорогу. А Толю этого он оставил на возвращение, видимо. Ну и «проявитель» до края «лабиринта» донести, я разумею, попутно. Два контейнера, сорок кило. Да вот только…
— Оттуда и пошло это Вот Толька, кстати, инспектор.
— Да, но и позже было. Не встревай. Да вот только на предпоследнем
— Фрукт его звали, французский еврей. Пешер фамилия. «Ола-ла, я не люблю девушки, я люблю мальчушки!..»
— Да, Фрукт. Их подрядили американцы доставить к предпоследнему тупику «лабиринта» какой-то счётчик чего-то, машину, в общем. Туда ещё можно пройти без отмычек, если снаружи, и вернуться без отмычек, только поспешай. А что за машина? Я лично думаю, что как раз тогда американцы под первый, он же последний университетский бюджет и разворачивали в Зоне ретрансляционную сеть-ловушку, первую, экспериментальную, и Генрих как раз тащил один из оконечников… Деньги есть деньги, ладно, да и откуда ему знать-то. Хотя что тут знать — сталкеров давят их же руками, всегда так было… Ладно. И вот они столкнулись.
Лишних слов не говоря, принялись они друг в друга садить. Генрих с напарником были в спецкостюмах, Хохатый тоже, а детей он голыми вперёд себя гнал. Заставлял кричать. Так что Френкель за минуту, наверное, приготовился. «Вот идёт Толька, вот Толька!» Грамотно, между прочим, он его заставил, без «эр». Чутьё у скота было невероятное, конечно, у Хохатого… Ну, кричит парень со слезой, охрип уже… Эх, меня там не было. Френкель их дождался, говорит: «Стоять, сука! Парень, на пол!» Ну а Хохатый сразу веером от бедра. С неё, с этой очереди, мальчишка получает пулю в плечо, сзади. Руку ему отрывает, а самого уносит в стену «лабиринта». Встречной от Генрих и Фрукта разбабахивается один контейнер с «проявителем». Дальше всё мешается, но Френкель в оконцовке Хохатого подшибает. Уже за тупиком. Берёт, судит, раздевает и казнит в тупике — око за око. Последний тупик в «лабиринте» очень медленный, года полтора в минуту, наверное, так что воздаяние свершилось сполна. Фрукт — свидетель, всё чисто. Голову Хохатого — в мешок, предъявить обществу. Пока она глазами ещё лупает и языком мотыляет.
Вот Тольку они пытались найти. Провели в коридорах перед последним тупиком — уже очень рискуя, стены резонировали даже от дыхания — почти сутки. Бесполезно. Ну поставили свою машину, наскребли разлитого «проявителя» с пола, второй контейнер взяли и вернулись. Прихватили и руку Толика — для опознания. Поскольку скандал начался, и на Десятке уже сидели киевляне-антитеррористы. Френкель честно сам пришёл на Кордон Два, сдал руку и показал, что да как было. Сдал и голову. Поскольку к Френкелю претензий никаких не выкатили, голову, видимо, успели допросить…
— Да. Под запись.
— Ну в общем. Дальше. Выходит это Френкель снова, позже, не помню зачем, в район Подводного Метро на Тигейке. Там виртуальный разлом, Красное Пятно, очень подвижное место.
— Он медицину на зарядку нёс.
— Точно, Тополь! Он же работал на Первый военный госпиталь официально — заряжал им «печени», «нити-нити» и «матную плесень», точно. Идёт наш Френк на периферии Пятна, потихонечку, по шажку, на гайках, и вдруг ему с неба таким трубным: «Вот — Толька! Гляньте на него! Он несёт знание
Френкель, естественно, носом в грязь, кувырок вперёд, ствол с предохранителя. Опомнился, присмотрелся: парит в позе ангела небесного над ним летающий человек. А солнечный день, видимость на миллион. Сколько глаза ни протирай — да, летит человек и вещает про знания. На голове у человека кастрюля с прорезями, на одной руке хоккейная перчатка, на другой — резиновая электромонтёрская, какой-то балахон из серебрянки на проволочках, на ногах бахилы от спецкостюма.
Так Френкель и встретил нашего Космонавта впервые. Рука отросла, и вес он потерял. Вот только невменяем чуть менее, чем полностью. Считает себя посланцем Земли на какой-то дикой, опасной планете. Букву «эр» не употребляет.
Был бы на месте Френкеля другой, может, тут бы Космонавт и кончился. Нельзя к сталкеру в поле подлетать сверху и пугать его кастрюлей на голове. Да вот только Генрих человек был начитанный, в кино когда-то снимался. Целую книжку об опасностях и чудесах Матушки надиктовал этому… Кому, Тополь? Не Шугпшуйцу же?
— Жарковскому.
— А! Да. Ну вот. Опомнился он, автомат отложил и начал, понимаете, процедуру контакта. Покормил парня, приветил как-то, как он умел, попытался расспросить — что, как, где. С умыслом, конечно: регенерация — дело прибыльное. Бесполезно, Космонавт ни хрена не помнил и ни хрена не соображал. Где был, как его Матушка починила — неизвестно. Френкеля он, однако, запомнил. Вот только…
— Там ещё с родителями беда случилась.
— Да, они ещё не уехали, к несчастью. Пытались договориться. То с вольными, то с военными… отыскать хоть тело, и всё тут, и слышать ничего не хотим! Любые деньги платили. Френкель-то, поразмыслив, ничего никому не сказал про Космонавта: парень категорически отказывался покидать окрестности своего ионного звездолёта. Вот только бы не лез он ещё на глаза всем, кого встречал…
— Вот только лез.
— Какой-то шпынь с ним поговорил, сообразил себе выгоду, заметил, где Космонавт пасётся, и вывел родителей навстречу. Все трое и канули — где, как, неизвестно.
— Он их в «карусель» завёл. И сам за ними зашёл, мудила. Видать, занят был, козюлю выковыривал. Шобостомысльский, польский цыган.
— Находили их? Ты откуда слышал?
— Ты как раз на море на своём был, яхту красил. Видели люди эту «карусель» сытую.
— Ну и память у тебя, Тополь.
— Думаешь, я просто с ума сходил? Я, дружище, с большого ума сходил.
— Отныне ты имеешь право именовать себя просто Наполеоном, без приставки «торт». Я скажу санитарам.
— Га-га-га-га!
— Так что там с Космонавтом, сталкеры?
— Три примерно года юродивый наш по Матушке шлялся. Он решил остаться на нашей планете, звездолёт свой отпустил. Построил себе модуль (он так его называл) из молочной цистерны. За Кошовкой, но не на берегу, а там, дальше, в лесу. База там какая-то была, утильсырьё какое-то советское.
— Хозяйство «Зятевское».
— Может быть. Недалеко от Добруши.
— Озеро?
— Озеро. Так вот, шлялся наш Космонавт, контактировал с нами, с инопланетянами, помаленьку. Вот только приспособить его для полезных обществу целей не удавалось. А было бы славно. На нём ловушки не срабатывали, спецэффекты гасли, он и в реке купался, сквозь «карусели» насквозь пролетал. Ну мутант же, с пропуском, как «калиновская фурия» или красноголовый кровосос.