Очень простые мы
Шрифт:
Но вот и все, весна уходит. Голубое небо пересекают лиловые тени, и опять появляются окошки-пластинки. Затворки пока открыты. Я торопливо шагаю к ближайшей колонне света и, встав около, ловлю последний привет весны. «Ты вернешься»? Спрашиваю я. «Да, ты жди». Шепчет свет и...Хлоп, хлоп, сразу пять заслонок задвигаются. Становится темней. Появляется холодный злой ветер, он разгоняет воробьев, смеясь, обдирает листья с деревьев и, взбаламутив тину в пруду, распугивает всех уток. Хлоп, хлоп, закрылось еще десять заслонок. Я бегу через пустынный парк к спасительной мраморной беседке, находящейся на небольшом искусственном холме. Там стоит последняя колонна, громадный столб небесного пламени, который только и может
Шевелятся листья, они грустно шепчут мне. «Напрасно, она придет и сюда...Беги..Беги..Спасайся от ее власти, мы не можем так сделать». Но я смеюсь, обнимая световую колонну. Я не боюсь ее. Я все равно выиграю. Она не посмеет прийти сюда. Листья снова шепчут: «Глупец, разрушение повсюду. Спасайся. Ты не сможешь ее остановить». «Кто она», кричу я. А на глаза наворачиваются слезы. Смерть? Так пусть идет, я хочу битвы! Муза смерти, осень, муза смерти, прах, муза смерти, зима - иди! И она приходит, властным движением закрывает заслонку и вокруг тьма и холод, нервный дождь опять течет с небес, а я чувствую, как черные ленты вновь обхватывают меня новой болью. В моем романе жизни появляется новый персонаж, она, муза смерти, муза разрушения, спускается ко мне…
Бледные тонкие пальцы ласкают меня, сдавливают горло, а темно-синие глаза заглядывают прямо в душу. Хочешь покоя, хочешь забвения, спрашивают они. Ты же так недавно звал меня? «Ты старуха, ты безобразная старуха», расхохотался я прямо в лицо белой как мел красавицы. Она смеется. «Дурачок, что ты знаешь о разрушении? Это власть»! И она взмахивает своим газовым призрачным покрывалом и окутывает им меня. «Холодно, как холодно», шепчу Я. «Холодно», ухмыляется муза. «Это иллюзия. Это ненастоящее. Настоящее это освобождение. Ты не понимаешь, я освобождаю все в природе, я лишаю всех надоевшей формы, когда она им прискучивает. Но потом, потом я возрождаю всех, я прихожу и даю им новую жизнь с первым лучом весеннего солнца. Я и осень, я и весна, я и лето и зима. Я все. Я жизнь и смерть! Я никто и все, я вселенское ничто. Прейди ко мне, умри сейчас, и я открою тебе все тайны».
Ее тихий вкрадчивый шепот завораживал меня, звал к покою, к пустоте. Я уже видел перед собой звезды, темный небосвод, усеянный жемчужными точками. Но я очнулся и оттолкнул от себя хитрое привидение. «Нет, я еще не готов. Я еще нужен здесь. Уйди смерть! Ты еще позовешь меня». «Еще захочешь уйти со мной», пропела листва вокруг. «Ты же разочарован, ты же устал. Уйди в вечность сейчас»! «Уйди, искусительница», взмолился я. «Я вернусь, я вернусь», прошептал ветер. «Ты мой, я знаю это, слишком тяжел для тебя этот мир». Сказал черный дрозд на клене. «Ты слишком самоуверенна», усмехнулся я. «Нет», сказала капля на моей щеке. «Ты ошибаешься, я не могу быть самоуверенной, я давно прожила это. Но ладно, я покидаю тебя. И помни, помни. Только позови меня когда ты устал и я приду к тебе...Помни..Помни»...И все смолкло. Я расхохотался и дрожащей рукой стер пот со лба.
Осень, разложение, муза смерти убрала кратковременную радость во мне, окончательно захлопнула створки других оконец, сквозь которые в мир истекал свет моей души. Это ее всегдашний прием, украсть радость, чтобы убедить в торжестве пустоты! Я иду сквозь парк к выходу, и навстречу мне попадаются тощие собаки, их горящие глаза ощупывают мою слегка сгорбленную фигуру, они голодны. «Я тоже голоден, я тоже», шепчу я и выхожу в город. Машины мимо, угрюмые люди, воротники пальто и плащей подняты вверх, глаза устремлены вперед, в светлое будущее, им нет дела до меня и красоты мира.
Останавливаю высокого парня в черном кожаном плаще. «У тебя сигареты не найдется»? «Держи», и он шагает по лужам дальше. Я прикуриваю и делаю первую тягу, дым сырой, он перемешался с мокрым и влажным воздухом осени и я кашляю. Иду
«О, ты пришел, давай присаживайся», следует реплика. Подсобка магазина не пуста, там еще его подружка Катька и Мирра. На столе сверкает батарея пивных бутылок. Катька вертится на стуле. «Привет Лакс, как деллллаааа»? Тянет она слова. «Нормально». Я сажусь на краешек деревянного верстака, на котором стоит старый комп Макса. «Чай будешь», говорит Макс. «Давай, на улице черт знает что творится». «Куртку купил»? Замечает Макс, по поводу моего недавнего приобретения. «Да». «Тебе идет. Да, сахара нет». «Да так пойдет». Я замолкаю и смотрю на Мирру, еще, со времени моего прибытия не произнесшую ни слова. Катька тем временем довольно пошло смотрит на меня, и я чувствую исходящий от нее секс. ЕЕ мысли! Кошмар просто! «А ты пойдешь на вечерину, Мирра»? «Не знаю, не хочу чего-то». Она лениво смотрит на меня и затем отворачивается. «Давай ты пойдешь. А то я не хочу. Без тебя не пойду». Я беру чай и делаю глоток. Тьфу, без сахара совсем не то! «У меня денег нет». Заявляет Мирра с таким подтекстом, что мы могли бы ей помочь в этом вопросе.
«Макс, уговори ее, без нее я не пойду. Настроения нет». «Так, нет, ты пойдешь. И Мирра, ну лапулечка моя», игриво улыбается Макс. «Мы тебя просто так не отпустим». «Да мАкс», зевнул я. «Совсем забыл, у меня голова болит. Температура. В голове такое ощущение, словно гвозди забивают. Может, я все-таки не пойду, а ты пойдешь с Миррой»? Мне почему-то сейчас становиться отвратительно от мысли быть на «псевдо-диско». «Нет, у меня вот тоже голова болит, и температура, а я иду. Живем один раз. На пенсии будем дома с болезнью валяться». «Конечно», подмигиваю я Катьке. Он боится, что Мирра не пойдет. А с кем он тогда туда отправится. Один? «Ну да, я-то тоже не иду. Надоели эти вечерины. И что я там буду делать? Слоняться из угла в угол»? «Да так, пива накачаемся», вставляет Макс, пристроившийся рядом с Миррой. Мирра с усмешкой смотрит на его ухаживания.
«У меня денег нет на пиво», парирую я. «У меня есть, так что не отмажешься», улыбается Макс, его рука гладит миррины волосы. «Поедешь сейчас в Пирамиду и купишь билет». «Ладно», вздыхаю я, сам не понимая, почему дал себя так легко уговорить. «Пойдем, покурим», предлагаю я Катьке. Изобразив дикое страдание, я поднимаюсь со своего импровизированного сидения и иду с ней к дверям подсобки. Чай в моей кружке плещется и ложка, зачем-то брошенная в него, гремит, соприкасаясь с керамическим краем. «Макс», кричу я. «У тебя есть лимон»? «Да», отзывается он, в руке у него гитара, у которой всего три струны и Макс мастерски извлекает из нее вполне гармоничные звуки. Точнее он так ДУМАЕТ…
«Супер». Восклицает Катька рядом, а горячая волна от ее тела усиливается. Она сосет грязный ноготь. «Три струны, это как. Не помню, с одним известным музыкантом было. Ему струны оборвали, кроме трех, но он все равно сыграл. На трех. И это было божественно. Суметь с помощью трех струн извлечь то, что все могут только с семью». «Да», сказал я, мои пальцы обхватили рукоятку ножа, и остро наточенное лезвие отсекло от ярко-желтой, пупырчатой поверхности поеденного плесенью лимона не совсем ровную дольку. Один край у нее был больше другой. Как косые глаза Катьки рядом. Красота! Я опустил ее в чай, помешал и цвет поменялся. Коричневое стало прозрачно-золотым. Пригубил. Вкус, прежде горький, тоже изменился.