Очень смертельное оружие
Шрифт:
– Разве не всех умерших кремируют? – удивилась я. – Ты же говорил, что без кремации душа не сможет освободиться от земной оболочки.
– У крестьян не хватает средств на кремацию, – пожал плечами Иродиадис. – Поэтому они хоронят покойников на кладбище, а потом иногда в течение десятков лет собирают деньги на проведение обряда. Скопив нужную сумму, крестьяне выкапывают останки и сжигают их. В данном случае девушки с фигурками как бы присоединяют к обряду кремации девочки-феи символическое сожжение других покойников. Хочешь попробовать праздничные блюда?
– Что-то у меня нет аппетита.
– Ты обязательно должна что-либо съесть, иначе твое поведение оскорбит
– Похоже, у меня нет выбора.
Мы смешались с шумной смеющейся толпой, окружающей столы.
– Попробуй бубур-айям, – предложил Стив, указывая на пиалу с желтоватым рисом и кусочками жаренной курицы.
– Напоминает плов, – заметила я.
– Только видом. Особые специи придают бубур-айяму совершенно неповторимый вкус. – Взяв пиалу со стола, Стив протянул ее мне. – Подожди меня, я сейчас вернусь.
Я не успела спросить, куда он собирается, как Стив уже исчез. С пиалой в руках я отошла от стола, пытаясь сообразить, что за дела у него могут быть в Батубулане.
Я обнаружила Иродиадиса около ворот. Стив беседовал со смуглым коренастым мужчиной. Балиец жестом пригласил его последовать за собой, и оба скрылись за дверью одного из строений кампунга.
С трудом подавив порыв проследить за Шакалом, я все же решила обуздать свое любопытство и с некоторым сожалением вернулась к столу. Все. Хватит с меня. Больше никакой слежки, никаких приключений. Я это твердо решила.
Стив вернулся минут через пятнадцать.
– Куда ты ходил? – невежливо поинтересовалась я.
Иродиадис усмехнулся:
– Ты же видела.
– Это получилось случайно. Я просто гуляла.
– Кто бы спорил?..
Стив явно насмехался надо мной.
– Что это за человек, с которым ты разговаривал?
– Отец девочки.
– Я так и подумала. Он как-то не вписывается в праздничную толпу. Любопытный типаж. Он не похож на остальных. В нем есть что-то дьявольское. Какое-то скрытое безумие. Может быть, он производит такое впечатление из-за того, что он очень расстроен из-за смерти дочери, хотя мне он показался не столько расстроенным, сколько зловещим.
– И после этого ты жалуешься на близорукость? Ты ведь была далеко от нас.
– Вряд ли я определила это по выражению его лица. Скорее это было чувство. Когда я впервые встречаю человека, у меня часто возникает особое чувство, связанное с ним, примерно как у собаки, которая с первого взгляда отличает любителей животных от плохих людей. Возможно, таким образом я компенсирую слабое зрение, как слепые восполняют свой дефект сверхразвитыми слухом и обонянием. В большинстве случаев это чувство слабо выражено, но иногда оно бывает очень сильным, как сигнал тревоги. От этого балийца исходит ощущение скрытой опасности.
Стив с любопытством посмотрел на меня.
– А какое чувство ты испытала, когда встретила меня?
– Точно не помню. Обычно я не фиксируюсь на таких вещах, если, конечно, не чувствую чего-то особенного. С тобой ощущение было достаточно нейтральным. В любом случае ты не казался мне таким опасным, как этот балиец.
– Насчет отца девочки ты попала в точку. Луксаман родился на Бали в семье колдуна. С двухлетнего возраста он обучался ритуальным боевым танцам, а в десять лет он исчез из деревни. Родственники считали его погибшим, но, неожиданно для всех, через восемнадцать лет он вернулся в деревню. Луксаман не любил говорить об этом периоде своей жизни. Похоже, его похитили по приказу главы крупной мафиозной группировки. Некоторое время он жил на Суматре,
– Боевого транса? Ты имеешь в виду пупутан? – заинтересовалась я. – Транс, который использовали воины раджи Бадунга в борьбе с голландскими завоевателями? В свое время я писала о психотехниках, предназначенных для входа в боевой транс, и даже испробовала их на себе. Потрясающая штука. Почище любого наркотика. Как ты думаешь, я могу попросить Луксамана рассказать мне об индонезийском трансе?
– На твоем месте я бы этого не делал, – покачал головой Стив. – Боевой транс минангкабау слишком опасен. Пупутан обратим и контролируем. Это его преимущество и в то же время недостаток. Транс Луксамана скорее напоминает амок.
– Но ведь амок считается необратимым и неконтролируемым, – удивилась я. – Бойцы, вошедшие в амок, как правило, умирают. Известны лишь редчайшие случаи, когда с помощью колдуна воина удавалось вернуть к реальности. Но рано или поздно у таких людей вновь повторялись приступы амока, и они начинали крушить все вокруг и убивать всех без разбора, пока их самих не приканчивали, как бешеного зверя.
– Пару лет назад в Батубулане взбесился буйвол, – сказал Иродиадис. – Он вырвался из-за загородки и стал преследовать людей. Сурьяди впал в амок почти мгновенно. Он бросился на буйвола и свалил его ударом кулака в лоб. Затем он разорвал животному пасть и принялся руками раздирать его шкуру и мясо, пока не добрался до сердца. Люди в страхе убегали и прятались, понимая, что вслед за буйволом настанет их черед. Проглотив сердце, Луксаман начал голыми руками крушить строения. Лишь через полтора часа, когда запал иссяк, он упал на землю и заснул. Крестьяне связали его, боясь, что безумие стало необратимым. Но Сурьяди проснулся в своем обычном состоянии. Ходят слухи, что во сне он говорил о том, что уничтожил людей, похитивших его.
– Отличный сюжет для гонконгского боевика, – оценила я. – И ты после этого утверждаешь, что на Бали живут миролюбивые и спокойные люди?
– Бали универсален. Здесь ты можешь найти все, что угодно, – улыбнулся Стив.
– О чем ты говорил с Луксаманом?
– Он намерен найти людей, виновных в смерти его дочери, и отомстить.
– Но ведь смерть для балийца – это освобождение от земной оболочки. Здесь даже похороны превращаются в праздник. Неужели на Бали распространена кровная месть?
– Сурьяди не обычный балиец. Он уважает богов и духов, но тем не менее живет по своим законам.
– И ты пообещал ему свою помощь в поиске убийцы?
– А как бы ты поступила на моем месте?
Если бы этот вопрос мне задал человек, не являющийся русским киллером № 1, я не сомневалась бы в своем ответе, но в данном случае штамп о том, что убийца непременно должен быть наказан, как-то не годился. Кроме того, я была почти уверена, что девочку застрелил Марик. Пусть это вышло случайно, но для разъяренного отца вряд ли это станет серьезным аргументом в защиту грузино-еврейского поэта. Представив, как впавший в амок Луксаман вырывает из груди моего старого приятеля еще трепещущее, сочащееся кровью сердце и, громко чавкая, пожирает его, я поежилась.