Очень важный маршрут. «Коммерсантъ»
Шрифт:
Музей предпринимателей, меценатов и благотворителей
Где это: м. Октябрьская, Шаболовская, ул. Донская, д. 9, стр.1, +7 (499) 237—53—49
Что это: музей истории меценатства и благотворительности
Что можно: увидеть фотографии, портреты, документы и личные вещи российских банкиров, купцов и промышленников – Армандов, Бахрушиных, Гучковых, Зиминых, Каверина, Мамонтовых, Морозовых, Прохоровых, Рукавишниковых, Рябушинских, Сафонова, Сытиных, Третьяковых, Шелапутиных, Шехтеля и многих других
По дизайну этот музей больше всего напоминает общую квартиру, куда сселили потомков всех этих купеческих фамилий, и они уж там живут среди старых
Общая квартира
Я шел в Музей предпринимателей, меценатов и благотворителей, но выяснилось, что музея такого нет, хотя он есть в справочниках, путеводителях, и телефон есть, по которому отвечают. В 2005 году музей предпринимателей преобразовали в Музей акционерного дела и финансовой истории. Как и в ряде других случаев, акционирование здесь несло на себе печать подвоха. Музей предпринимателей остался и как юридическое лицо, и как экспозиция, но на нем вывеска: «Музей акционерного дела».
Видимо, когда предпринимателей поменяли на акционеров, исходили из опасения, что отдельный предприниматель как объект музейной экспозиции выглядит кричаще, другое дело – сотни акционеров. Я тоже боялся, что экспозиция, показывающая предпринимателей, будет какой-то кричащей. Она такой и оказалась, только кричащей не о том.
Я не видел в Москве музея такой степени обшарпанности. Думаю, с 1992 года, когда его создали из музея Ленинского райкома Москвы, тут никогда не делали ремонта. Старые грязные стены с выгоревшей масляной краской, со следами выдернутых гвоздей, от того, что на них когда-то висело, и вплавленными в краску проводами старой внешней проводки; окна и двери с бесконечными слоями той же масляной краски; треснувшие подоконники; грязные старые стекла; ряды стульев, разных по дизайну, но одинаково просиженных; старые изящные, но пыльные и обшарпанные витрины; грязные, кое-где оторванные хрущевские батареи; карнизы без штор. Среди этого – фотографии и портреты Алексеевых, Морозовых, Рябушинских, Прохоровых, Рукавишниковых, Третьяковых, Сытина, Мамонтова, Ушакова.
Я знаю, что правильнее всего говорить собственно об этих людях, их делах и биографиях и музей только повод их вспомнить. Но меня слишком поразил сам музей. Макет Дмитриевского собора Владимира, отчего-то поставленный на продавленный стул рядом с огнетушителем. Старый разваливающийся ткацкий станок среди разномастных стульев актового зала. Узкая светелка жены, что ли, русского предпринимателя с ножной машинкой «Зингер». Шляпа на вешалке над дверью. И даже не все это в отдельности – а целиком.
Музей этот не государственный, а частный, и это полбеды.
В принципе находятся благотворители, которые дают музею денег. Еще полбеды заключается в том, что музей, как некоммерческую организацию, все время норовят выселить из дома N9 по Донской улице, заключая с ним договор аренды так, чтобы его надо было часто перезаключать. Чиновники ждут, пока предприниматели уж как-то отремонтируют свой музей, чтобы его отобрать чистым, а предприниматели не хотят его ремонтировать из боязни, что отберут. Так и живут – душа в душу. По дизайну этот музей больше всего напоминает общую квартиру, куда сселили потомков всех этих купеческих фамилий, и они уж там живут среди старых фотографий, мебели и поутру выстраиваются в очередь в сортир в коридоре, маясь у крашенной в салатный цвет стены со следами мушиного засида.
Это случайные обстоятельства, но чем больше ходишь по музею, тем больше находишь в них символического. Там в экспозиции есть Университет Шанявского. Он был основан на средства Альфонса Леоновича Шанявского его женой Лидией Алексеевной. Сам Альфонс Шанявский был генералом, но составил свое состояние, будучи директором золотодобывающей компании, семья его жены тоже владела золотыми приисками. На этот университет вовсю жертвовали средства русские предприниматели, многие кафедры носили их имена. Потом после революции университет закрыли, там была партшкола, имена основателей и жертвователей никто никогда не произносил. Потом в этом здании разместился РГГУ Юрия Афанасьева, а его главными спонсорами стали Ходорковский и Невзлин. Теперь их имена там тоже не упоминаются, да и в экспозиции музея об этом ни слова.
Это забавно, когда музея предпринимательства как бы нет, а есть музей акционерного дела, но его тоже нет, а есть музей предпринимательства под вывеской акционерного.
Это забавный музей, он прекрасно рассказывает о специфике истории русского предпринимательства.
Эти люди построили школы, училища, больницы, частные музеи, оперы, консерватории, храмы. Они построили улицы, площади, рынки – города. Это все можно увидеть в музее в виде пыльных черно-белых фотографий, изображающих обветшавшие строения с выбитыми стеклами. А построивших как бы нет. И дело тут не совсем в революции. Дело вообще в какой-то неясности их положения.
Государство и до революции как-то странно относилось к частному предпринимательству. Оно вроде и было нужно для экономики страны, но как-то не вписывалось. Предпринимателей всеми силами давили налогами, и стоило кому-нибудь придумать какое-нибудь выгодное дело, как государство сразу же стремилось объявить это государственной монополией и частный бизнес оттуда выдавить. И последовательно выдавливало – из торговли зерном, добычи нефти, производства металла, железных дорог, текстильного производства. Чтобы этому противостоять, русское предпринимательство начала века знало три стратегии. Во-первых, присутствие в деле иностранного капитала. Этого можно было достичь или через иностранного инвестора, или через вложение своих собственных средств под видом иностранного инвестора. Во-вторых, через приобщение к чиновничеству. Дети всех купеческих фамилий шли по чиновничьей линии, чтобы потом уж владеть своим бизнесом под прикрытием титула генерала или статского советника. Ну и, наконец, благотворительность – самое, надо сказать, неудачное прикрытие. За благотворительность, с одной стороны, давали ордена, что как-то способствовало, с другой – смотрели на это дело косо, потому что граждане получали что-то хорошее не от государства, а со стороны. Фигура урядника на частной железной дороге как-то не смотрится. Государство ревновало.
В принципе, формула договора, который царское правительство как бы заключило с предпринимателями, заключалась в следующем: бизнес в обмен на лояльность. Оно давало им заниматься бизнесом при условии, что монополия на политическую деятельность оставалась в руках имперской администрации. При этом договор конкретные чиновники соблюсти не могли из-за врожденного хватательного рефлекса и бизнес все время пощипывали, а защищаться от этого можно было общественным признанием. В музее предпринимательства особую любовь русского капитала к благотворительности объясняют религиозными соображениями, и это, вероятно, правильно, но вообще-то так получалось, что предпринимателям было некуда податься со своей общественной активностью, кроме как в культуру или в богоугодные дела.
Я ходил по этому музею и думал: интересно, как у нас в государстве передаются знания о том, как чего надо делать.
Ну вот вряд ли от царского режима к советскому, а потом к современному как-то удалось передать руководство под названием «Как нагибать бизнес».
Точно так же вряд ли и бизнесмены 1900-х годов могли как-то передать современным руководство «Как не нагибаться» с тремя главами: «Иностранный инвестор», «Превращение в чиновника» и «Благотворительность». Это самовоспроизводство неписаных правил, которое часто встречается в обществах аграрных, у охотников и скотоводов, но никак не в условиях динамично развивающихся общественных систем. А у нас – пожалуйста, работает. Государство само повторяет то, что делало и сто, и двести, и триста лет назад, и предприниматели тоже старательно осваивают формулу «бизнес в обмен на лояльность».