Очередной конец света
Шрифт:
У огромной сцены сгрудились журналисты, уже начали расталкивать толпу телохранители губернатора Мессе. Для сотрудников охраны первого лица ярмарка закончится минут через пятнадцать, когда захлопнется дверца губернаторского лимузина и рванут с места мигалки, возвращаясь в резиденцию.
Пока еще все в напряжении. Словно боятся спугнуть. Не каждая ярмарка удостаивается появления губернатора — особы некоронованной, но вряд ли кто ей об этом осмелится напомнить.
Наконец-то — шуршит платье от кутюр, прическа мягко покачивается, кажется живя отдельной от своей владелицы жизнью, туфли идут в жестком ритме, те, кто за ней, против воли идут строем, не хватает только команды: «Песню запевай!»
Элли могла выходить из яхты, не раздумывая о наряде, все равно ей было не дотянутся до высот госпожи губернатора Мессе. Элли занималась проблемой, чего бы сегодня натянуть на себя, в перерывах между всем остальным, глядя на госпожу губернатора, думалось, что она была губернатором в перерывах между подбором гардероба.
Рекордеры почтительно фиксировали перемещение губернатора в истории.
Директор выставки с капельками пота на лбу засеменил к важной веревочке — дернешь, взлетит вверх занавес, откроет… что они там приготовили?
Натянуты торжественные улыбки, руки вот-вот ударят друг о друга в имитации хлопка: слишком изнежены, слишком равнодушны, чтобы ударить всерьез. Чтобы извлечь звук.
Занавес не взлетел — мягко воспарил, открывая семерых мужчин, которые встречали губернатора. Они были не похожи друг на друга настолько, что казалось, кто-то специально их выбирал по принципу — смотрите, какие они бывают разные!
Я бы догадался сам, но Элли решила не напрягать мой мозг:
— Книжники.
Я мог добавить еще кое-что — очень богатые и очень влиятельные. Это чувствовалось и в том, как они стояли, все вместе и каждый по отдельности, и в самом их статусе. Чтобы заниматься книгами, надо сначала скопить изрядный капитал, а уж потом робко стучаться в этот клуб. Эта семерка владела не сотней и не тысячью книг, половина всех книг, покупающихся и продающихся на рынке, прошла через их руки. Антиквары высочайшей пробы, владельцы библиотек и целых книжных складов.
Императорская библиотека насчитывала больше пяти тысяч томов, для любого из них это был всего лишь лакомый кусок, который они могли бы купить, не задумываясь.
Вероятно, им пришлось здорово поработать над тем, чтобы сейчас выглядеть именно так — белые, пушистые, богатые и абсолютно ни в чем не замаранные перед законом. По слухам, в богатой биографии семерых заклятых друзей было все — и пиратство, и наркотики, и работорговля. Но все это в прошлом, все это до того, как моя девушка шепнула мне восторженно: «Книжники!»
Занавес облаком растаял где-то под куполом зала, навстречу ему спускался огромный фолиант размером с небольшой дом, он спускался куда-то за спины семерки. Обложку фолианта красной кожи украшал номер выставки и флаги планет участников.
Было немного страшновато. Когда такое большое спускается — как-то не по себе, лучше бы оно уже висело, а еще лучше вовсе не поднималось на высоту, лежало бы где-нибудь тихонько и лежало.
Все произошло слишком быстро.
Ладони уже встретились друг с другом, шорох прокатился по павильону, и улыбки все еще не покинули лиц. Фолиант плавно сошел с траектории и вошел в сцену со звуком, который на несколько секунд заставил присутствующих пожалеть о том, что они не родились глухими.
Высокий, абсолютно лысый мужчина в строгом деловом костюме, один из семерки, остался где-то там, в месте — источнике звука. Остальные шестеро так и стояли, все еще не понимая, что произошло.
Дорогие кожаные туфли остались стоять рядом. Носки немного в стороны. У высокого лысого книжника был хороший вкус.
Директор выставки закричал. Тоненько и почти неслышно.
Телохранители губернатора среагировала быстрее всех. Только смыкание толпы где-то справа у служебного выхода подсказывало — госпожа губернатор покинула ярмарку.
Через час, когда врачи уже увезли труп, меня потянуло к сцене. Хотелось проверить, не привиделось ли мне то, на что другие не обратили внимания. Когда все смотрели вверх, на фолиант, чуть в стороне, сверху вниз, кружась в воздухе, падал красный лист, почти незаметный на фоне громадины.
Маленький мужичок из полиции в очках подозрительно легко согласился пропустить на место происшествия. Лист оказался на месте — в паре метров от фолианта, глубоко зарывшегося в сцену. Всего-то — лист цветного пластика. Красный. На нем черным — цифра. Семерка.
— Это что-то значит?
Первый раз встречаю таких деликатных полицейских.
— Наверное. Подождем следующей цифры.
Ярмарку не закрыли. Все убрали, все увезли, и человек, только что пришедший на ярмарку, мог догадаться о случившемся разве что по журналистам, не расходившимся с пустого и чистого места трагедии.
Элли повезло. Небольшой рост имеет преимущество не только в местных гостиницах. Она видела только процесс падения реквизита и не видела результат. Вообще, женская психология — вещь не столько странная, сколько совершенно отличающаяся от того, что о ней принято думать. Редкая женщина способна упасть в обморок, мужчины падают чаще, но как-то незаметнее. Элли в безмятежном настроении окунулась в ярмарочную суету, а я остался коротать время с майором Маниным. Он оказался не настолько деликатным, как мне показалось.
В подозреваемые я зачислен не был. Майору очень хотелось, но происшествие, как ни крути, больше чем на несчастный случай не тянуло. Майору хотелось с кем-то общаться, и он выбрал меня. Кто-то же должен был стать свидетелем того, как имя Манин движется к вечности. Первый труп на выставках Мессе, не удивлюсь, если они теперь будут отмечать этот день ежегодно.
Я ему понравился, а номер на красном пластике раздражал. Меня тоже. Очень хотелось думать, что смерть книжника и кусок пластика не связаны.