Очерки истории российской внешней разведки. Том 1
Шрифт:
«Если вы встретите его в обществе, вы никогда ничего не заподозрите, поскольку ничего в его внешности не выдает его зловещей миссии. Полный, неугомонный, с не сходящей с лица улыбкой… он выглядит добродушным веселым парнем — душой общества. У него есть одна большая слабость — он без ума от наших крохотных парижанок. Но на самом деле он самый искусный из агентов, работающих во всех десяти столицах Европы».
Возможно, «крохотные парижанки» и занимали у Рачковского какую-то часть его души. Но это было не самым главным. Он был опытным разведчиком и оказывал своей стране неоценимые услуги в плане укрепления русско-французских отношений. Французы доверяли Рачковскому и пользовались его услугами. Не случайно организация визита министра иностранных дел Франции Теофиля Делькассе в Петербург была доверена Рачковскому, а не французскому послу в России маркизу де Монтебелло. Аналогичная ситуация возникла и с тогдашним президентом
«Президент Французской Республики Лубэ говорил мне, что он так доверяет полицейскому таланту и таланту организатора Рачковского, что когда ему пришлось ехать в Лион, где, как ему заранее угрожали, на него будет сделано нападение, то он доверил охрану своей личности Рачковскому и его агентам, веря больше полицейским способностям Рачковского, нежели поставленной около президента французской охране» [96] .
Агентура Рачковского действовала не только во Франции, но и в Великобритании, Германии, а с 1912 года и в Италии. В Швейцарии, центре российской политической эмиграции, агентура имела на своем содержании трех женевских полицейских, которые черпали секретную информацию для Рачковского прямо из полицейских досье и строго следили за правильностью изложения разведывательных данных, добываемых для правительства Швейцарии и передаваемых России.
96
Избранные воспоминания С.Ю. Витте. — М.: «Мысль», 1991. — С. 379.
П.И. Рачковский был человеком больших организаторских и творческих дарований. Именно это, последнее, присущее ему качество позволило после возвращения в Россию создать при Министерстве внутренних дел специальный секретный отдел для получения доступа к архивам и шифрам иностранных посольств и миссий, аккредитованных при царском дворе. Рачковский возглавил лично операцию по добыванию английских дипломатических шифров, используя для этого содействие начальника канцелярии посольства Великобритании в Санкт-Петербурге. В феврале 1906 года секретарь посольства Спринг Райс телеграфировал в Лондон о том, что в течение некоторого времени из посольства исчезают бумаги и что курьер и другие лица, связанные с посольством, на самом деле являются платными агентами охранки. «Не смотря на то, — жаловался Спринг Райс, — что в посольстве был установлен новый сейф, а в архивные шкафы врезаны новые замки, секретные материалы продолжали «таинственным образом» исчезать» [97] . Как полагал господин Райс, это было делом рук подкупленного сотрудника посольства, который, сделав восковые отпечатки с замков архивных шкафов, получил дубликаты ключей из рук людей П.И. Рачковского. Надо сказать, что подозрения Спринга Райса имели под собой достаточно веские основания. Равно как и в отношении дипломатических шифров, поскольку Россия в те годы была практически единственной страной, где «специалисты» Рачковского постоянно добивались заметных успехов в дешифровке секретных телеграмм, которые влияли на принятие ответственных внешнеполитических решений.
97
Звонарев К.К. Агентурная разведка. — Изд. Генштаба РККА, 1929.
Среди закордонных представителей царских спецслужб было немало лиц сомнительного толка — авантюристов, состоявших на агентурной службе отдельных российских ведомств. В этом отношении характерно дело некоего Манасевича-Мануйлова — «чиновника особых поручений» при российском министре иностранных дел, направленного в Париж для выполнения спецзаданий. В мае 1895 года И.Ф. Манасевич-Мануйлов появляется в Париже в качестве корреспондента газеты «Новости», знакомится со служащим парижской префектуры и рекомендует себя как «представителя» российского МВД, посланного для негласной проверки деятельности заграничной агентуры, которой в Петербурге якобы «недовольны». Демонстрируя свою осведомленность об агентуре и ее тогдашнем шефе Рачковском, Мануйлов выложил собеседнику массу «интригующих» сведений и предложил, разумеется за солидное вознаграждение, помочь французским спецслужбам «разоблачить» Рачковского.
Но получилось так, что об этой интриге узнал сам Рачковский и вызвал Мануйлова для выяснения отношений. Тот, почуяв опасность, решил «загладить вину» чистосердечным признанием. Как выяснилось, он действовал не самостоятельно, а по наущению тогдашнего начальника Петербургского охранного отделения полковника Секеринского и прочих, по выражению Рачковского, «охраненских тунеядцев» [98] . Очевидно, Секеринский был с Рачковским не в ладах и строил против него козни. А Мануйлов уже в течение ряда лет оказывал Секеринскому «агентурные услуги».
98
См. ЦГАОР, ф.102, ДП 00, 1904 г., д.102, с.5, 7.
После беседы с Рачковским Мануйлов бежит из Парижа, но «выплывает» в Риме в качестве… сотрудника российского представительства при Ватикане. На сей раз в его секретные обязанности входит слежка за кардиналом Ледоховским, по отзыву департамента полиции — «главным руководителем антирусской агитации среди католического духовенства». В 1901 году «деятельность» Мануйлова в Ватикане закончилась скандальным разоблачением, но он остается в Риме для «наблюдения» за здешними «русскими революционными группами». В 1902 году Плеве снова отправляет его в Париж с тайным заданием «установить ближайшие сношения с иностранными журналистами и представителями парижской прессы в целях противодействия распространению в сей прессе ложных сообщений о России». С 1903 года, аналогичное задание он выполняет и в Риме.
Уже к этому времени Мануйлов считался в полиции личностью весьма нечистоплотной, «человеком удивительно покладистой совести», способным на мошенничество, подлог и финансовые махинации. И, тем не менее, с началом русско-японской войны он получает от своего руководства задание: сбор разведывательной информации о западноевропейских представительствах Японии и ряда дружественных ей государств. Мануйлов сообщает начальству, что якобы «внедрил агентуру» в посольства Японии в Париже, Гааге и Лондоне, в американскую миссию в Брюсселе, итальянскую — в Париже. Не слишком ли много? Существовала ли эта агентура на самом деле? Весьма сомнительно. Эти вопросы остались на «покладистой совести» Мануйлова.
За свои мнимые заслуги он получает орден Св. Владимира и продолжает развивать поистине фантастическую активность, последним «шедевром» которой явилась, если верить ему, добыча японского дипломатического шифра, и он приобрел возможность «осведомляться таким образом о содержании всех японских дипломатических сношений». «Этим путем, — отмечалось в документах российского МВД, — были получены указания на замысел Японии причинить повреждения судам второй эскадры на пути следования на Восток» [99] .
99
Там же, с.10.
Речь шла о 2-й Тихоокеанской эскадре адмирала З.П. Рожественского, которая в скором времени должна была направиться из Кронштадта на Дальний Восток, в зону боевых действий. Из МВД без должной проверки информация (или дезинформация?) Мануйлова поступила в Генштаб. И вот к чему это привело. Генштаб, поверив коллегам из МВД, поспешил на всякий случай насторожить адмирала.
Сразу же по выходе из Кронштадта адмирал потребовал от офицеров чрезвычайной бдительности, сославшись на опасность внезапного нападения японских военных кораблей в любой точке маршрута. О дальнейшем свидетельствует тогдашний посланник в Дании, а позднее министр иностранных дел России А.П.Извольский:
«В ночь на 21 октября 1904 года, когда флот адмирала Рожественского, направляясь на Дальний Восток, проходил Северное море, произошел серьезный инцидент в районе Доггер-банки. Повстречавшись с флотилией гулльских рыбаков и предполагая, что он окружен японскими кораблями, о пребывании которых в этих водах было сообщено русским бюро информации, адмирал приказал открыть огонь. Один из английских траллеров (траулеров) затонул, и несколько других получили серьезные повреждения. Один из русских крейсеров — «Аврора» — тоже пострадал. Адмирал Рожественский, несомненно, узнал на следующее утро о своей ошибке, но, тем не менее, продолжал без остановки свой путь и настаивал на версии о японской атаке. Этот инцидент вызвал громадное негодование в Англии и едва не повлек за собой разрыв с Россией. Будучи в то время посланником в Копенгагене, я, естественно, первым получил известие о том, что в действительности произошло в Северном море. Несколькими днями раньше я имел случай посетить флот во время его прохода через Большой Бельт и мог видеть, в каком нервно-приподнятом состоянии находились адмирал и многие из его офицеров, чтобы понять, какое впечатление должно было произвести на них известие о появлении японских военных кораблей в европейских водах» [100] .
100
Извольский А.П. Воспоминания. — М.; «Международные отношения», 1989 С. 29.