Очерки истории российской внешней разведки. Том 3
Шрифт:
Тщательно проверяясь, Б. Гордон проводил периодические встречи с «Корсиканцем».
Благодаря связям с членами Верховного командования сухопутных сил, Комитета по четырехлетнему плану милитаризации немецкой экономики, Имперской хозяйственной палаты, руководством концерна «ИГ Фарбен», а также с сотрудниками Института военноэкономической статистики «Корсиканец» был в курсе важных вопросов подготовки Рейха к агрессии и заблаговременно информировал СССР о них.
В 1937 году Гордон был вызван в Москву. Предчувствия у него были мрачные, но он тщательно это скрывал. Прощаясь с «Корсиканцем», Гордон просил не забывать его, если задержится, и информировать об изменениях в стране. Арвид Харнак обещал и долго не выпускал из своих
В Москве резидент был арестован. Гордона оклеветал мелкий, завистливый человек, когда-то им задетый. Донос пришелся кстати. Гордон был рекомендован на работу в Берлин руководителем разведки А.Х. Артузовым. Началась расправа с руководством разведки, и всплыл этот факт, истолкованный как тесная связь Гордона с вражеской группировкой. Особый суд «тройки» приговорил его к расстрелу. Сегодня имя отважного и талантливого разведчика возвращено из небытия и стало известно соотечественникам.
Отзыв Гордона по сути обезглавил резидентуру, которая находилась в тот период на подъеме. В ее составе действовало до полутора десятков разведчиков, имевших интересные и важные источники информации. Например, Карл Беренс — конструктор-проектировщик. Выходец из рабочей семьи, коммунист, работал на военном заводе «АЕГ-Турбине». Харнак познакомил Беренса с работником внешней разведки. Проникнутый антифашистскими настроениями и симпатией к СССР, Беренс предоставил разведке ценные данные военной опытной станции Министерства авиации.
Эрвин Гертс — полковник авиации, начальник контрразведывательной службы Министерства авиации. По профессии летчик. Длительное время работал в журналистике. После прихода к власти в стране фашистов к ним не примкнул, но согласился служить в авиации, где сделал карьеру. В душе остался демократом, немецким патриотом. На этой почве сблизился со «Старшиной» и передавал ему ценные сведения. От «Старшины» информация поступала к «Корсиканцу» и далее в Москву.
Гюнтер Вайзенборн — редактор немецкого радио, по профессии журналист. Близко сошелся с Харро Шульце-Бойзеном на почве активного неприятия национал-социализма, милитаризма и поиска новых путей развития Германии. Был активным помощником Шульце-Бойзена, добывая политическую информацию в Министерстве пропаганды и в журналистских кругах.
После отъезда Гордона резидентуру некоторое время возглавлял А.И. Агаянц — молодой, но к тому времени уже достаточно опытный разведчик. И опять фатальное невезение. В декабре 1938 года Агаянц скончался на операционном столе. Прободение язвы желудка оказалось для него роковым.
До сентября 1939 года берлинская резидентура не имела резидента. В Центре не хватало кадров, опытные разведчики были уничтожены в ходе репрессий. В сентябре 1939 года в Берлин был наконец назначен новый резидент. Но выбор оказался неудачным. А.З. Кобулов, протеже наркома внутренних дел Берии, недостаточно образованный (пятилетнее образование плюс курсы счетоводов), амбициозный, длительное время работал на скромных финансово-хозяйственных должностях мелких учреждений и предприятий Закавказья. По совету старшего брата Богдана, заместителя Берии, перешел на службу в органы безопасности и при поддержке брата сделал стремительную карьеру. В 1939 году без всякого опыта разведывательной работы он оказался во главе одной из важнейших точек НКВД за рубежом — в Берлине.
Перед отъездом из Москвы Кобулов был принят начальником внешнеполитической разведки комиссаром III ранга П.М. Фитиным. Разговор был формальный, протокольный. Состоялась беседа с начальником немецкого направления П.М. Журавлевым, одним из опытнейших оперативных работников разведки. Оба расстались без чувства симпатии: у Павла Матвеевича от разговора с самонадеянным Кобуловым остался на душе мутный осадок.
Едва оглядевшись на месте, Кобулов энергично принялся за «дела». Неразборчивость в установлении контактов и болтливость обратили на себя внимание начальника отделения
П.М. Журавлев, почувствовав недоброе, пытался вмешаться в ход событий, призвать Кобулова к дисциплине и конспирации. Подготовленный на этот счет проект указания в Берлин Журавлев принялся согласовывать с вышестоящим руководством, которое нашло указание берлинскому резиденту излишне резким (знали, кто стоит за его спиной) и смягчило текст.
Когда Кобулов убедился, что его, хотя и в деликатной форме, предупредили, он вышел из себя и обратился с личным письмом к начальнику разведки Фитину.
Резидент жаловался, что до него дошли слухи о том, что заместитель начальника разведки П.А. Судоплатов и П.М. Журавлев необоснованно критикуют его работу за спиной. Следовало бы положить конец подобной болтовне, подсказал он Фитину. В том же письме Кобулов просил о предоставлении ему денежной дотации, ссылаясь на выслугу лет и местную дороговизну.
Руководство внешней разведки перевело Кобулову причитающиеся рейхсмарки, но пришло к выводу, что работу резидентуры можно на деле улучшить, лишь направив в Берлин опытного и знающего обстановку оперработника. Наиболее подходящей сочли кандидатуру А.М. Короткова.
В апреле 1940 года Коротков прибыл в Берлин. Спустя некоторое время он возобновил встречи с «Корсиканцем», а позднее и со «Старшиной». От них была получена ценная информация о приготовлениях Германии к войне против СССР. Кобулов пожелал встречаться с «Корсиканцем», используя Короткова как переводчика. Сообщив в Москву о планируемой встрече, Амаяк Захарович услышал в ответ не очень вежливое: «На встречу с «Корсиканцем» не ходить».
В то же время встречи Короткова с «Корсиканцем» неожиданно прервались из-за непредвиденных обстоятельств. Нелегально посланная в Берлин оперативная сотрудница Червонная, свободно владевшая немецким языком и снабженная подлинными немецкими документами, попала в засаду, устроенную гестапо на квартире агента, к которому она шла с заданием. Многое в этой истории было неясно. Центр насторожило то, что Червонная знала нескольких агентов, с которыми проводил встречи Коротков. Случайно это или кто-то из агентов подставил Червонную, а теперь хочет спровоцировать Короткова? Однозначного ответа не было, и Москва приказала Короткову в конце осени 1940 года прибыть для консультаций, заморозив на время его связи.
В Москве Короткова ждали с нетерпением.
— Как оцениваете агентурно-оперативную обстановку в стране? — задал вопрос заместитель начальника разведки, куратор берлинской точки П.А. Судоплатов.
— Складывается впечатление, что немцы усиленно готовятся к военной акции против СССР. Это видно по меняющемуся тону пропаганды, поведению официальных лиц, активизации контрразведки, интенсивному режиму работы штаба Верховного командования сухопутных сил.
— Что думаете о провале Червонной?
— Скорее всего, совпадение случайностей, — ответил Коротков. — Я проводил проверочные мероприятия, но они не выявили повышенного интереса гестапо ко мне, а также не обнаружили подозрительных моментов в поведении наших источников.
— Считаете, роковая случайность?
— Да, не более того.
— Все-таки продолжайте наблюдение, не снижайте бдительности, — сказал Судоплатов. — А теперь об упомянутых вами источниках. В Центре серьезно думают о том, чтобы повернуть резидентуру лицом к более глубокому проникновению в нацистские структуры, экономику, центральные ведомства, интеллигенцию и военные круги. Вот план развития наших отношений с «Корсиканцем», подготовленный при моем прямом участии и согласованный с начальником разведки П.М. Фитиным. План докладывался Л.П. Берии и получил его одобрение. Понимаете, что это значит?! Забирайте документ, внимательно изучите и примите как руководство к действию.