Очерки истории российской внешней разведки. Том 3

Примаков Евгений Максимович

Через неделю лебеди уже узнавали меня и мчались со всех сторон, едва я усаживался на скамье. А я думал дальше. Нет, риск такого предательства слишком велик… Чиновник посольства, имеющий доступ к шифрам, у всех на виду… Передатчик будет замечен… Предателем может быть только работник шифровального отдела итальянского Министерства иностранных дел. Через неделю я уточнил: «Или член правительства!»

Я съездил в Рим, в раздумье походил около прекрасных старинных дворцов. Где-то в них сидит предатель, но мне его не найти… надо искать с другого конца — с передатчика.

К тому времени пришли материалы от фотографов — ничего подходящего и письмо из Москвы, где сообщалось, что ответственный товарищ запомнил две дополнительные приметы: 1) Носик держался развязно и не выглядел вышколенным дипломатом, и 2) на его лице обращал на себя внимание золотистый загар, и красноватый

цвет носа объяснялся, вероятно, не пристрастием к вину или болезнью, а солнечным ожогом.

В этот день лебеди получили тройную порцию. Во-первых, манеры Носика подтверждали мою догадку — он не предатель своей родины, а только агент предателя, а золотистый загар… Я думал неделю и вдруг ударил себя по лбу — это горный загар, Носик или швейцарец, или живет здесь! Но где же именно? Где в крохотной Швейцарии может болтаться агент предателя, имеющий дело с разведками и идущий на смертельный риск? Только в Женеве! В городе, где вокруг Лиги Наций кишат агенты трех десятков разведок, зная свою безнаказанность, потому что никто из них местными швейцарскими делами не интересуется. Носик живет в Женеве! Он бродит но улицам рядом со мной!!

Лебеди опять в этот счастливый день получили немало, а я вызвал сюда Гана ван Лооя, моего чудесного антверпенского рисовальщика.

Женева — скучный, чопорный кальвинистский город, и все веселые иностранцы, особенно сомнительного поведения, непременно бывают в двух местах — в дорогом «Интернациональном баре» и в более дешевой пивной «Брассери Юниверселль». Стены обоих заведений покрыты портретами именитых посетителей с их автографами. Среди портретов немало фотографий, но попадаются и бойко рисованные заезжими художниками. Сказано-сделано. Я засадил Гана в «Брассери», а сам уселся с карандашом и бумагой в «Баре». И оба мы в один день поймали Носика!

— Здорово! — сказал я. — Ну, и что было дальше?

— Дальше предстояло идти на риск. Признаться, что я советский агент, казалось нецелесообразным, потому что оскорбленный Носик, вероятно, нам не доверял и нас ненавидел больше, чем кого бы то ни было. И я решил — выдам-ка себя за японского шпиона, и пусть поможет мне сам великий Будда!

Бармен Эмиль, агент всех разведок мира, подал нам виски с содой, когда я уверенно опустился в кресло рядом с Носиком. Людей было мало, Эмиль отвлекся болтовней с красивой американкой.

— А ведь мы знакомы! — нагло начал я, раскрывая золотой портсигар.

— Что-то не помню! — удивился Носик, но сигарету взял. — Кто же нас познакомил?

— Не кто, а что, синьор, — ответил я. Сделал внушительную паузу и прошептал Носику в загорелое ухо:

— Итальянские шифры!

Он вздрогнул, но сразу овладел собой:

— Эмиль, плачу за обоих! Выйдем, мсье.

На улице очень крепко сжал мне локоть:

— Ну?!

— Локоть здесь ни при чем, а стреляю я отлично, — ответил со смехом я. — Будем друзьями! Японцы не могут сами вести свои дела из-за разреза глаз и цвета кожи, но они молчаливы, как могила, и хорошо платят. Я знаю, что у вас бывает товар, а у меня всегда деньги. Повторяю — давайте будем друзьями!

— Носик, конечно, спросил, откуда вы узнали, что он торгует шифрами?

— Не будьте наивным. Таких вопросов разведчики не задают и на них не отвечают. Мы стали сотрудничать, и в ходе дела постепенно выяснилось следующее: торговлю шифрами Италии на широкую ногу поставил граф Чано, министр иностранных дел, женатый на Эдде Муссолини. После опубликования книги нашего перебежчика Чано организовал провокацию с исчезновением шифровальных книг в итальянском посольстве в Берлине, нагрянул туда с ревизией и обвинил невиновного человека в измене. Невиновный был уничтожен, а Чано прослыл неукротимым борцом за родину. Кстати, этим защитным маневром он подтвердил информацию о своей роли в этом деле, по крохам собранную моей неутомимой молодой парой.

Носик оказался отставным офицером швейцарской армии, итальянцем по национальности, с большими связями в Риме и в Ватикане: его дядя был кардиналом. Работать с Носиком было не скучно. Получив пачку денег, он прежде всего их нюхал и спрашивал: «Настоящие?»

— Конечно, — возмущался я.

— Ну и дураки же ваши японцы! Напишите им, чтобы они поскорее начали сами печатать доллары, с их тонкой техникой это получится великолепно! Платите мне не 200 000 настоящих франков, а 1 000 000 фальшивых долларов — и мы квиты!

Но плохо было то, что этот жулик шел на риск по мелочам. Однажды в Довере, в Англии, мы высадились с парохода и шли в группе пассажиров первого класса — их там пропускают без задержки. Был

туманный вечер, кругом стояли бобби с собаками и фонарями на груди. Вдруг из штанины Носика покатилось что-то белое. Я замер. Бобби скромно потупили глаза, леди и джентльмены тоже. Носик спокойно нагнулся и сунул белый моток себе в носок. «Брюссельские кружева! — потом пояснил он мне. — Везу для приработка!» Я едва не побил его… А потом он чуть не застрелил меня. Я спасся случайно. Ведь это был не государственный работник и патриот, а жулик-одиночка, и злоба в нем взяла верх над расчетом. Он продал новые шифры сначала японцам в Токио, а потом мне в Берлине. По списку купивших государств установил, что я — советский разведчик. Побелел от злобы: выходило, что мы удачно перехитрили его во второй раз! Начал убеждать немедленно поехать к нему в Швейцарию, где завтра утром он может познакомить меня с графом Чано и Эддой. Я согласился. Вечером мы сели в его мощную машину и понеслись на юг.

Шел проливной дождь. Сквозь полосы воды мы неслись, как вихрь, обгоняя попутные поезда. Оба молчали. На рассвете прибыли в Цюрих. Остановились перед большим темным особняком на горе Дольдер. Носик отпер ворота. Входную дверь. Зажег свет. Роскошный вестибюль был пуст, на статуях и картинах лежал слой пыли, мебель была в чехлах. Я сразу почуял ловушку. Носик начал раздеваться. Я встал перед зеркалом так, чтобы следить за каждым его движением — он старался зайти мне за спину. Пистолет я держал в кармане, и пуля была в стволе. Я увидел, как с перекошенным от злобы лицом он стал вынимать пистолет из кобуры под мышкой. Решающий первый момент был у меня, но стрелять не пришлось: на улице коротко и сильно рявкнул автомобильный гудок — город просыпался, начиналось движение. От неожиданности Носик вздрогнул и выдернул руку. «Дурак, — сказал я. — Это мои товарищи подъехали и дали мне сигнал: если через десять минут я не выйду, то они ворвутся сюда и без лишнего шума сделают из вас отбивную котлету. Мы сильнее. Поняли? Повторяю: не валяйте дурака! А еще разведчик, ха-ха! Целую ночь вы ни разу не обернулись и не заметили, что за нами от самого Берлина мчалась вторая машина!» Носик заныл насчет денег, я обещал добавку и счастливо выбрался из особняка. Заметил номер и улицу, и особняк явился исходной точкой для выяснения личности Носика и его связей. Так Носик в ловушку для меня, из раздражения допустив ошибку, и поймал самого себя. Это бывает!

— А дальше?

— Слушайте. Вербовщик ведет сразу несколько дел. Он рискует не только собой, но и теми, кто уже начал для нас работать. Начальником нашей вербовочной бригады был генерал-майор, человек богатырского роста и сложения, очень образованный, по национальности венгр. Это был революционер-интернационалист, друг скончавшегося недавно венгерского министра государственной безопасности Ференца Мюнниха. Мы звали его Тэдом.

Когда получение материалов от завербованного налаживалось, наша вербовочная бригада передавала нового агента другой бригаде, эксплуатационной. В те годы около богатых американских туристов в Италии и Франции постоянно терся юркий итальянский еврей но кличке Винчи, торговец фальшивыми антикварными вещичками, — в Италии существует целая промышленность, изготовляющая эту поддельную старину на потребу богатым невеждам из-за океана. В этом неопрятном человечке с потертым чемоданчиком в руках самый зоркий глаз не мог бы распознать советского генерал-майора, начальника эксплуатационной разведывательной группы. Звали его Борисом. Борису мы и передали Носика. Но за время работы со мной Носик успел познакомить меня с одним матёрым французским разведчиком Лемуэном — зловещего вида стариком, торговцем чужими кодами. Старик развлекал меня рассказами о том, как во время Первой мировой войны собственноручно расстреливал на французско-испанской границе разную подозрительную мелюзгу, и угощал меня вином и устрицами, стараясь заманить на французскую территорию. Нехотя, ради установления дружеских отношений с японской разведкой, он продал мне несколько очень нужных шифров: шли предвоенные годы, информация со всех сторон была крайне необходимой. А я выследил в Цюрихе свидание Лемуэна с удивительно красивой брюнеткой и сумел познакомиться с ней. Она оказалась любовницей важного румынского генерала, который снабжал своих французских хозяев интересной для нас информацией о СССР и Румынии! Как я сумел втереться к ней в доверие? Деньгами. Ссылкой на Японию, которая хранит тайны, как могила. Ну, и своей молодостью: генерал-то, знаете, был весьма поношенным стариком, а убийца из Сингапура — элегантным наглецом в расцвете сил — такие нравятся многим женщинам, в том числе и курьерам между Бухарестом и Парижем.