Очерки истории Трапезундской империи
Шрифт:
Сорокалетний период времени Алексея III, сравнительно с предшествующими царствованиями, мог бы представить достаточно материала, чтобы сделать определенное представление насчет реальных условий, в которых была империя и в которых приходилось жить трапезундским императорам. Большим преимуществом можно считать уже и то, что на время Алексея III падает жизнь единственного историка Трапезунда, Панарета, и что сам царь выступает перед нами в окружении, хотя и немногих, официальных актов, знакомящих с жизнью провинции; таков его хрисовул в пользу монастыря Сумелы. Замечание позднейшего писателя о том, что Трапезунд оберегаем был от окружавших его турок горами и крепостными сооружениями, не допускавшими неприятеля до захвата столицы империи, может особенно характеризовать это время [134] .
134
Наithon. Нistoria orientalis, с. XIII.
Между тем до последнего времени не было оказано надлежащего внимания изучению этой эпохи второй половины XIV в., обильной указаниями на переживаемое империей время. Мiller весьма поверхностно говорит об упомянутом хрисовуле и не оценил его значения в приложении именно к тому времени, когда он издан, т. е. к 1365 г. Он сказал только, что «этот длинноватый документ дает нам возможность бросить взгляд на социальные условия сельского
135
Мiller. Ор. cit., р. 663.
Однако стоит лишь взвесить известия того времени, изложенные современником в лице Панарета, чтобы понять уместность тех мер, какие приняты были Алексеем III для защиты Сумелы. Опасность от турецких эмиров, занимавших соседние крепости и горные ущелья, была постоянная и неотразимая. Правда, это не были походы с большими военными силами; столкновения кончались иногда десятком убитых, но они свидетельствуют о крайней беззащитности трапезундских владений и о недостаточности военных сил, которые набирались главным образом из инородцев, занимавших окружающие горы. После того как столица была защищена стенами и стала пользоваться безопасностью от неожиданных нападений, окрестности и ближайшие селения продолжали находиться под угрозой турецких конных отрядов. Так, под 1358 г. Панарет извещает: «По нашей небрежности напал на Мацуку Хаджи Омар с большим отрядом и увел большой полон и захватил много скота и имущества в области Палеомацуки и до Дживислыка». Последнее место находится в 15 верстах от столицы, а Мацука отстоит не более как на 30 верст. Во второй половине XIV в. оберегаемая до того времени дукой Халдии, находившимся под номинальной властью царя, провинция Халдия была захвачена турками, и прежние укрепления, такие как Лимнии, Кенхрина, подпали под власть турок.
Под 1360 г. имеется известие, что царь пытался было устроить в Халдии укрепление, но там уже была другая власть, в лице эмира Байбурта, который выступил против царя с 300 всадников и заставил его отказаться от своего намерения. Нужно хорошо взвесить это обстоятельство: неприятель имеет 300 всадников и заставляет императора отступить! Под 1374 г. сообщается известие, которое дает прекрасную характеристику политической системы трапезундских царей по отношению к соcедним эмирам: «После многих переговоров и обмена посольствами между царем и Таджеддином выступил царь с дочерью, госпожой Евдокией, продвинулся до Инея и там, свидевшись с челеби, соединил с ним дочь свою Евдокию», а в то же время получено известие, что в столицу собирается другой турецкий эмир тоже с брачными целями. Сам царь развозит своих дочерей и годных к замужеству родственниц, чтобы заручиться родством с турецкими эмирами!
Ввиду такого положения дела сообщаемые в хрисовуле в пользу Сумелы изъятия и привилегии не должны быть рассматриваемы как выражение ложной политики, внушенной преувеличенными религиозными чувствами.
Хрисовул в пользу монастыря Сумелы занимает весьма важное место между источниками, касающимися социальных условий и крестьянского землевладения в Трапезундской империи и вообще в средние века. Рядом с актами Вазелонского монастыря Сумелийский хрисовул раскрывает новые любопытные черты в истории развития Средневековья, которые нами затронуты в нашем издании актов и о которых мы здесь не будем говорить. Лишь с целью дать оценку настроениям Алексея III укажем следующее место [136] : «Селение Дувера с населяющими его париками и гоникариями, равно как жители Куспидия и окрестностей подведены хрисовулом приснопамятного царя деда моего под состояние париков обители Сумелы, не подлежащих никаким взысканиям и вполне свободных. Но с тех пор и до настоящего времени лица, уполномоченные собирать подати и другие государственные сборы в области Мацуки, от времени до времени, по своеволию и не обращая внимания на хрисовул, как дикие звери, нападали на эти селения, и одни грабили их и притесняли по отправлению суда и гоньбы вне очереди (разумеется, конская повинность) и по спорным делам о владениях [137] , другие же, удаляя париков из-под власти монастыря, ставят их в подчинение архонтам и крупным владельцам».
136
Fallmerayer. Original-Feragmente, Erste Abteilung. S. 97.
137
Чтение оригинала — возбуждает сомнение.
Памятник рисует положение дел в самом близком расстоянии от столицы и дает ясное доказательство, что во второй половине XIV в. империя находилась в отчаянном положении. Внешние враги еще поддавались на приманку красивых дочерей и сестер императорской семьи, служилая же аристократия и владельцы укрепленных замков ставили царскую власть в беззащитное положение. Сумелийский хрисовул и заслуживает изучения именно с этой стороны.
За Алексеем III следует царь Мануил III, правивший империей до 1417 г. Это был в высшей степени тревожный период, сопровождавшийся вторжением Тамерлана, битвой при Анкаре и поражением на Косовом поле. Правда, вторжение монголов миновало Трапезундскую империю, но, вследствие завоевания монголами Самсуна границы империи сократились, ограничиваясь береговой полосой от Батума до Инея, за исключением маленькой территории Лимний, принадлежавшей эмиру Арсамиру, сыну Таджеддина, зятя Алексея III. Победы Тимура над турецкими племенами сельджукидов обезопасили Мануила от грозного Баязида, но зато принудили признать некоторые обязательства по отношению к Тимуру в лице его наместника, мирзы Халила. Южные области по направлению от Трапезунда к Эрзеруму, защищенные горами и крепостными сооружениями, находились во владении Каваситов, издавно имевших полузависимое положение в Халдии.
Таково было политическое состояние Трапезундской империи при Мануиле, прекрасно обозначенное в дневнике испанского посла Клавихо. Происходившие на Востоке события нашли себе отклик во всей Европе. Король Кастилии Генрих III, с особенным интересом следивший за восточными делами и имевший о битве при Анкаре точные сведения от своего посла, принял решение в мае 1403 г. отправить посольство ко двору Тамерлана в Самарканд с целью, между прочим, собрать сведения о всех местах и народах, которые придется увидеть посольству на пути. Для этого член посольства Рюи Гонзалес де Клавихо стал вести поденную запись всего виденного и испытанного и составил чрезвычайно важный дневник, получивший первостепенное значение для знакомства с эпохой XIV в., и в частности с положением в это время Трапезундской империи. Для некоторых вопросов Клавихо дает незаменимые сведения, которыми нельзя не воспользоваться [138] .
138
Мы располагали английским изданием
Из Кадикса до Константинополя и Трапезунда посольство шло морем, а потом сухим путем вплоть до Самарканда. В марте 1404 г., идя у берегов Черного моря, посол отмечает турецкие города, бывшие прежде греческими: Инеболи, Синоп, которые принадлежали теперь рыцарю Еспандиару, платившему дань Тамерлану. Самсун находился в генуэзской и мусульманской власти. Неподалеку находился город Иней, где владел грек Мелиссино, подвластный Тамерлану. Область прежней крепости Лимнии (Leona) принадлежала эмиру Арзамиру. Только от Триполи начинались земли, находившиеся во власти трапезундского императора. На пути к столице упоминаются города Кориле, Виополь (Viopoli), Фока, наконец, Платана, которая находится в 15 верстах от Трапезунда.
12 апреля 1404 г. был прием во дворце. Клавихо называет императора Мануила III и сына его Алексея IV, упоминает, что он платил дань Тамерлану и другим турецким эмирам, соседям его. Описав город Трапезунд и его памятники, достаточно с ними ознакомившись в течение двухнедельного пребывания, посол отправился в дальнейший путь в воскресенье 26 апреля.
Посол оставался в столице империи от 11 до 126 апреля 1404 г. Ему предстояло направиться в ставку Тамерлана обыкновенным караванным путем, каким шли тогдашние торговые люди из Трапезунда в Персию. Уже и в этом отношении сообщения Клавихо имеют громадную цену. Но в особенности для характеристики административной власти центрального правительства в Трапезунде они не имеют ничего равного в литературе предмета. Приготовившись для трудного и продолжительного перехода, путешественники выступили в поход. Так как нынешняя шоссейная дорога на Эрзинжан и Эрзерум прошла приблизительно по прежнему караванному пути, то мы без особенных трудностей можем проследить направление Клавихо в пределах империи. И прежде всего отметим, что для сопровождения его и охраны был назначен военный отряд, которому было приказано находиться при посольстве, пока оно было на территории империи. Первый день пути шел по высоким горам, перерезанным долинами и горными речками. Хотя неизвестно, сколько часов посольство находилось в пути, но ночевка была на реке Пикситис, тур. Деирмен-дере, в разрушенной церкви. Все вероятности говорят за то, что переход продолжался не больше 3–4 часов, так что ночевка была на расстоянии 15–20 верст от столицы. Это обстоятельство весьма важно отметить ввиду того, что случилось потом в понедельник утром. Именно когда караван был готов в дальнейший путь, охранный отряд заявил, что неможет следовать далее, потому что имеет основания бояться нападения со стороны врагов царя. В 20 верстах расстояния от Трапезунда уже имя царя не внушало страха, уже были враждебные для центральной власти влияния, хотя путешественники находились еще в пределах империи. Это подтверждается и в самом повествовании Клавихо, из которого видно, что после следующего дневного перехода, в понедельник, караван остановился на ночлеге у царского замка, называемого Палеомацука, находившегося под властью царя. Военный округ Мацука, а в нем замок Палеомацука, хорошо известен по земельным актам; здесь была область влияния монастыря Завулонского, здесь жило деревенское население, о состоянии которого позволяют судить живые свидетели, т. е. акты купли, продажи, дарения и вообще движения земельной собственности. Можно думать, что второй ночлег имел место в расстоянии не больше 40 верст от столицы, может быть даже менее, если принять в соображение замечание Клавихо, что в одном месте путь был завален свалившейся сверху скалой, что и было причиной остановки в этот день ранее срока. В среду путешествие было сопряжено с большими трудностями: горы покрыты снегом, переправа через горные ручьи. Остановка на ночь была близ крепости Цигана (еще 15 верст), построенной на утесистой скале с единственным ходом в замок через деревянный мост. Эта крепость принадлежала греческому рыцарю кир Льву Каваситу. Как наименование горного прохода и крепости Цигана, так и имя крупного в то время трапезундского вельможи, занимавшего пост дуки или кефалия Халдии и великого доместика, т. е. главнокомандующего военными силами империи, очень показательны в данном случае. Посольство находилось еще в границах империи, а между тем уже начинают сказываться центробежные стремления, ибо в Цигане и в дальнейших укреплениях по тому же пути обнаруживаются, по-видимому, те самые, как выражалась покинувшая посольство охрана, враждебные царю силы, с которыми она не хотела вступать в борьбу. Все это обнаружилось на следующий день, когда посольство приблизилось к укреплению по имени Кадака, в котором следует видеть нынешнее Ардаса. К этому отожествлению следует приходить как на основании текста Клавихо, так и по другим данным, о которых сообщено будет ниже. У нашего путешественника находим в описании очень определенные черты, применимые именно к Ардасе. Она построена на крутом утесе поблизости от реки. Дорога шла по узкой тропе берегом реки; над самым утесом крепости идти можно было только поодиночке. Небольшое число людей могло защищать этот проход против целой армии, и другого пути нет во всей местности [139] .
139
Linch Armenia. Travels and Studies, London, 1901, vol. II, р. 243. Линч описывает всю нынешнюю шоссейную дорогу от Трапезунда до Эрзерума (II, р. 240, 225). От Трапезунда до Ардасы у него насчитывается до 60 миль. Другой, более краткий путь идет на Сумелу; ясно, что Клавихо держался первого пути.
В Ардасе Клавихо со своими спутниками был в среду. Здесь были еще владения трапезундские, но с владетелем крепости произошли очень горячие объяснения, характеризующие положение дел. Из крепости вышли люди с требованием переговорить с путешественниками насчет имеющейся при них клади, и по этому поводу Клавихо делает следующее замечание: в замке живут воры и дурные люди, да и сам начальник их — вор; по этой дороге путешествуют только большими караванами, соединяясь вместе, несколько купцов, которые обязаны выдавать большие подарки начальнику этой области и его людям. К вечеру (т. е. в среду) прибыли к крепости по имени Дориле (Dorile), которая имела прекрасный вид [140] . Послы узнали, что повелитель страны жил в этом замке, и они послали драгомана с тем, чтобы известить о себе, кто они. Но, приближаясь к самой крепости, увидели всадника, который сказал им, что начальник крепости предлагает им остановиться и сложить свой багаж в ближайшей церкви. Он же объяснил, что существует обычай, обязательный для путешественников, вносить известную пошлину в пользу начальника крепости, и что им следует исполнить это. Далее он сказал, что его господин имеет в горах военных людей, ведущих с турками войну, что он живет от сборов с путешественников, следующих этой дорогой, и от военной добычи. Если бы послы пожелали посетить начальника крепости, чтобы оказать ему внимание, то им было выражено мнение, что предпочтительнее этого не делать, а что утром на следующий день он сам посетит их.
140
Отождествить это название весьма трудно. Нужно было бы ожидать Аргирокастр в Халдии или нынешний Гюмушхане, где, по всей вероятности, была резиденция дуки Халдии, с которым испанский посол и вступил здесь в личные объяснения.