Очерки кавалерийской жизни
Шрифт:
Вдруг слышит он почти под самым окном у себя какой-то шум, свист, лай, уськанье, хохот...
– Огнев! Узнай, кой черт там?.. Что случилось?
– Рябка обижают, ваше бла-родие.
– Как? Нашего эскадронного Рябка?
– Так точно, ваше бла-родие, его самого.
– Кто обижает?
– Ас другого полка трубачский козел.
– Как козел обижает?
– Рогами, ваше бла-родие. Денщики уськают.
– Чьи денщики? Наши?
– Никак нет, ваше бла-родие, с другого полка... Ахвитантский денщик.
Буянов выглянул в оконце.
На улице стояли человек семь денщиков, а в середине их группы белый выхоленный козел, уставясь лбом в землю, галопировал очень забавным
– Поди, отыми Рябка, – распорядился Буянов.
Огнев пошел и вернулся.
– Не дают, ваше бла-родие, не отпущают.
Буянов вскочил с кровати с намерением самолично защитить эскадронную собаку. Глядь – уже кроме денщиков остановились немного в стороне трое только что подошедших офицеров из числа давешних победителей и смотрят на действительно забавную сцену козлино-собачьего поединка.
– Что, батюшка, видно, ваших повсюду бьют! – пошутил один из офицеров, обращаясь к Буянову. – Не только люди, а и звери ваших побивают.
Все засмеялись.
Эта сама по себе невинная выходка и этот смех задели за живое щекотливого Буянова.
– В случае надобности и наши сумеют побить кого следует, – тоном шутки же отвечал Буянов, – только не на маневрах и не козлахи, а в настоящую.
Намек был понят. Слово за словом, слово за словом, с шуток на серьезное, с серьезного на горячее – сказано было несколько взаимных колкостей и... объяснение, начатое из пустяка, кончилось тем, что Буянову сделали вызов. Ну, и... конечно, Буянов дрался.
На сей раз упрятали его далеко – на границы Бухары, в среднеазиатские степи.
Где он? Что с ним? Как он там живет и где скитается? Здоров ли или убит, или стал жертвою лютых степных горячек? Бог весть! Доселе еще ничего не известно. Но можно без малейшего сомнения и с полной уверенностью сказать, что если жив и здоров, то солдатскую службу свою несет по-прежнему исправнейшим образом, и если приведет Бог быть в деле, то и опять лицом в грязь не ударит.
Быть может, иной читатель найдет, что Буянов как личность звучит каким-то диссонансом среди тех новых типов, которые выработал ход прогрессивного развития современной нам жизни. "Может быть! – отвечу я такому читателю. – Может быть, и так!* Он чудак; он безалаберный, взбалмошный человек; он может иному показаться странным, отчасти смешным, отчасти донкихотом. Но... он свято чтит свое военное дело; он всею душой предан своему скромному призванию солдата; он до фанатизма, до чего-то идеального влюблен в свой полк; он бескорыстно добрый и честный человек; он честный и хороший офицер и добрый боевой товарищ. Скажут: зачем он не подумал, не постарался сделать более современно-полезное, практическое применение к чему-нибудь из своей жизни? Но, господа, не всем же быть мировыми судьями, присяжными поверенными, журналистами, фельетонистами и не всем же служить по разным акцизным и контрольным учреждениям; надобно же кому-нибудь быть и уланским корнетом. Вы спросите, быть может: зачем же и для чего это надобно? Вам существование уланского корнета с его скромным назначением может казаться вещью совершенно бесполезной. Но не сегодня завтра в жизни государства может прийти и такая критическая минута, когда и мировые судьи, и присяжные поверенные, и фельетонисты, и чиновники, служащие по новым учреждениям, да наконец, быть может, и ты сам, мой читатель, – все вы восчувствуете настоятельнейшую надобность и в уланском корнете Буянове... А в чистом поле, перед рядами врагов, Буянов будет на своем месте – и сколь ни мала его роль как взводного командира, но в общем механизме военного, боевого дела и эта маленькая роль важна и необходима. И корнет Буянов, будучи тогда на своем месте, сумеет честно и доблестно сделать свое дело: за ним куда хочешь полезут солдаты. Suum cuique, господа!
И где бы он ни был ныне – везде и всегда мой теплый привет ему! А может быть... может быть, и опять увидит его N-ский уланский полк в своей тесной полковой семье в том же мундире, с теми же длиннейшими усами и в том же вечном, неизменном буяновском чине корнета.
VIII. Кто лучше?
Посвящается другу моему Ицке Янкелевичу Штралецкому
В одно прескверное утро поручик Болиголова очутился в пренеприятных обстоятельствах. Обстоятельства эти – Бог их знает почему – в общежитии известны преимущественно под именем критических. Именно в это самое скверное утро в карманах поручика Болиголовы при самом тщательном расследовании не оказалось ни копейки наличных денег.
«И дернула ас нелегкая засесть с этим капитаном-прохвостом», – мысленно укоряет себя поручик, вспоминая вчерашний штосе у какого-то проезжего авантюриста, пана Ивановского, который, встретясь в ресторане гостиницы кое с кем из офицеров, отрекомендовался им отставным капитаном, познакомился, зазвал к себе в номер, велел подать шампанского, затем предложил играть, а затем... поручик Болиголова очутился «в критических».
«...И дернула ж... Нет, да ведь как! По первому абцугу... Ведь более тысячи в выигрыше был... и забастовать бы – так нет же!.. А тут вдруг – трах! – и пошло, и пошло... Как будто заколодило, проклятое!»
– Ваше благородие, Штралецкий пришел.
– Кто?
– Штралецкий, Ицка.
– А, черт!.. Этого еще недоставало!.. Ведь сказано же тебе, болван, чтобы никого!.. Ну, что же я буду с ним делать? Пошел, скажи, что сплю... еще не просыпались, мол.
– Да я, ваше благородие, я им изволил уже так докладывать, а аны: «Ничего, говорят, мы подождем, посидим».
– А, черт его!.. Ну, нечего делать, зови!..
–Зждрастуйте вам, гасшпидин сперучник. Здравствуй, Ицка. Садись.
– Не, можна и пасштаять... Ви пазжволитю?
– Как знаешь. Что скажешь хорошего?
– А ви сшто скажете?
– Да что, брат, у меня все скверно... Вот проигрался вчера.
– Огх, сшлихал, сшлихал, сшлихал... сшлихал, – грустно качает головой Идка.
– Да, брат, увы!.. Проигрался... и потому ты пришел совершенно напрасно.
– Напрасшний!.. А почом ви зжнаете, что я напрасшний?
– Да потому что из моего долга я не могу теперь отдать тебе ни копейки.
– А на сшто мине ваше кипэйке?.. Пфэ!.. Зжвините, когда ж я вам говорил, сшто на ваш долгх? Я толке зайшол взнать чи ви зждаровий?
– Здоров, как видишь.
– Н-но, зжвините, а я сабе думаю, сшто ви не зждаровий.
– Почему ж ты это думаешь?
– Так. Бо я сшлихал, сшто ви достал себе карманне чагхотке, и я ж пришол спытатъ у васше благородю, чи не хочете ви медидинске средство?
– Денег, что ли? – недоверчиво покосился на Ицку поручик.
– Так.
– Да ты разве дашь?
– Н-ну, як не я сам, то можна сдобить. У мине есть одногхо щаловек, мой гхаросший зжнакомый, и он дает на гхаросший пурцент... Алеж ви понимаете, на гхаросший пурцент, под вэксюл, то можна з ним поговорить.