Очерки Крыма
Шрифт:
Со станции Ай-Даниль непременно съезжайте в Гурзуф Фундуклея. Это одна из живописнейших и оригинальнейших местностей, которые не забываешь, увидев раз. Если вы проезжаете гурзуфский парк лунною ночью, вас особенно поразит длинная, вьющаяся аллея, тесно обставленная черными стрелами кипариса. Из роскошного барского парка, с высоты широкой террасы дома, вам откроется как на ладони татарская деревня Гурзуф, лепящаяся по голым скалам морского берега. Изгрызенные временем высокие конические утесы, торчащие прямо над волнами моря, венчают эту характерную деревушку, сплошь полную татарской грязи, тесноты и пестроты. Художник-турист не оторвался бы здесь от своего карандаша. На самом пике утеса еще высится полуразвалившийся замок, и от него сбегают по неприступному обрыву обломки стен, башенок и лестниц. Это древняя Горзувита, когда-то колония греков, потом генуэзцев, защищавшая доступ к заливам Гурзуфа и Артека, богатым рыбою и прекрасными пристанями для судов. Вы должны вдоволь полазать по скалистым проулочкам деревни для изучении татарских типов, татарской жизни, и докарабкаться до Гурзувитской цитадели. Ваш трудовой пот будет вознагражден тем поистине чудным видом, который откроется вам с вершины пика разом и на лесную Яйлу, и на парк, и на деревню Гурзуф, и на синее море, усеянное белыми мотыльками парусов.
Между Гурзуфскими скалами и Аю-дагом самая тихая и приятная бухта, всегда полная темных теней от лесов и скал отражающегося в ней Аю-дага. Все редкие поселки этой местности также исполнены какой-то пустынной тишины. Исполинский горб мрачной и недоступной Медведь-горы отрезает их от остального мира и осеняет их своими каменными твердынями. Несколько скал, причудливо изгрызенных волною и ветром, без сомнения — остатки скалистого мыса, — островками ступили в море, вокруг них ютятся рыболовы, на вершине их утесов — тучи морских птиц. Эти живописные скалы памятны всем, кто подъезжал в Аю-дагу по морю со стороны Ялты. Я помню настоящую венецианскую ночь с полно луною, с тихо плескающим морем, с тихою песнею и со счастливыми думами, когда мы плыли в просторном катере из Магарачской пустыньки в сады Гурзуфа. Нас нежно покачивало и убаюкивало, будто в колыбели; неслышно проплывали мимо нас слабо надутые паруса судов, спешивших в Ялту к утреннему базару, неслышно исчезали один за одним темные мысы и бухты берега, провожавшего нас вдали. Детская головка спала сладким сном, в сиянии полного месяца, рассыпав на моих коленях свои льняные кудри, а певучий женский голос разливался по далекому морю, как не может он никогда разливаться в четырех стенах, под звуки рояля… Рыбацкие лодочки так живописно качались тогда в тени Гурзуфских скал, и когда сонный рыбак стал доставать нам плескавшихся в садке серебристых кефалей, морские чайки с такой оглушающей тревогою встрепенулись на своем одиноком утесе… Мы бродили по волшебному освещенному парку, как в волшебной сказке, и на нас падали черные тени кипарисов, и сами кипарисы казались живыми великанами.
Миновав уютную дачку султана Крым-Гирея, сбежавшую на самое взморье и спрятавшуюся там, в складках берега, между густыми фигами и орехами, вы поднимаетесь в Артек княгини Потемкиной. Это уже вполне царство Аю-дага. Артек стоит на его предгорье; оттого в Артеке постоянно много тени. Лучшая часть Артека на верху горы. Там целый маленький скит, изящный, как все на Южном берегу. Маленькая церквочка похожа на виноградную беседку; кельи — хорошенькие дачки. Тут, в самом деле, живет иеромонах из Святогорья, служит обедню без прихожан и пустынничает в этой райской пустыньке.
Никому не советую подниматься на тяжкую горбатую массу Аю-дага. Дороги там следа нет, пропасти большие, заблудиться ничего не стоит, и не найдете особенно оригинальных точек зрения. Мы было пропали на нем с одним знакомым профессором, неблагоразумно отправившись искать древних развалин на его вершине, вдвоем, без проводника. Ехать верхом уже было неьзя, едва можно было тащить лошадей в поводу. Зато мы хорошо рассмотрели и пересчитали страшные пропасти, которыми Аю-даг орывается к морю. Между его узкими и высокими мысами, вытянутыми вперед, как каменные лапы чудовища, такие трущобы, такие недоступные взору заливчики, замаскированные скалистыми островками и лесом, что нельзя найти лучшего притона для контрабандиста и корсара.
С одной стороны к Аю-дагу жмется Артек, в другой — Партенит Раевского. Там гора, здесь — низкий круглый залив, отличное купанье, отличная пристань, место открытое и веселое, орошаемое ручьями, богатое всякими плантациями. Партенит — поселение глубокой древности. Некоторые ученые думают, что храм девственной богини тавров, в котором совершалась драма Ифигения и Ореста, стоял около нынешнего Партенита, на Аю-даге, а не на мысе Партениум в Георгиевском монастыре. Недавние археологические находки сильно подтверждают мнение о глубокой древности Партенита. В Партените недавно еще показывался орех, толще и старее которого не было в Крыму. Не знаю, тот ли это самый, который стоит в соседстве фонтана, вокруг которого до сих пор собираются татары отдыхать по вечерам и судить о своих делах. Я не раз наслаждался в Партените тенью орехов после утомительной скачки верхом и прекрасным купаньем в тени Аю-дага. Я бы советовал всякому туристу сделать по-моему: не заезжать в экономию владельца, а расположиться в первом ореховом саду над морем, попросив разрешения какого-нибудь гостеприимного мусульманина. Там, на зеленом ковре травы, под зеленым шатром деревьев, татарин накормит вас шашлыком и плодами, и вы себе належитесь и налюбуетесь сколько душе угодно. Последние к Алуште деревни, последние парки и дачи, достойные внимания, — в Карасане и Кучюк Ламбате, сейчас, как поднимешься из Партенита. Полюбовавшись роскошными деревьями и цветниками карасанского парка, поворотите к морю, на скалу Кучюк Ламбата, "Малого маяка", Лампаса древних греков. Голы, словно обожженный утес отрезает от моря глубокую бухту и сообщает всей местности особенно живописный характер. Высоко на вершине утеса, нависшей над бухтою, торчит хорошенькая часовня, пониже ее домик в зелени и группы кипарисов, сбегающих к парку. На этой вершине, конечно, и был старинный маяк, манивший в безопасное затишье бухты.
Когда вы, читатель, побываете во всех углах Южного берега и насытите свое любопытство его разнообразными красотами, вернитесь в Алупку. Если у вас есть несколько времени, которое вы можете посвятить отдыху и наслаждению, и если вы не боитесь оставаться наедине с собою, — поживите это время в Алупке.
В Алупке, в пределах княжеского парка, есть очень чистенькая, очень приличная и очень крошечная гостиница, где вы можете иметь все, что вам надо, если только успеете найти место. Не попали в гостиницу — поселяйтесь у татарина, в деревне. Глиняные домики татар с глиняными крышами, с глиняными трубами, так спрятаны в тенистых садах ореха, тута и инжира, что вы не сразу и увидите деревню Алупку; эти бесконечные сады незаметно сливаются с лесами, окаймляющими подошву Ай-Петри, а с другой стороны также незаметно переходят в княжеские парки.
Зелень, сплошь заполонившая все отроги глубокой долины, и хаос серых камней, рассыпанный по ней от Ай-Петри до самого моря, — вот общий вид Алупки. Долины, более теплой, более кишащей водами, плодами и зеленью — нет на Южном берегу. Тут даже в лесах плодовые деревья юга.
Ай-Петри придает Алупке всю ее характерность и красоту. Ай-Петри далеко не самая высокая гора Крыма, но она, кажется, Бог знает какою громадною, потому что стоит вся перед вами. Это гора-замок, — волшебный, заоблачный замок. С разрушенными башнями, с отвесными обрывами стен, с зубцами, обглоданными временем, — замок, достойный байроновского Манфреда.
Не знаю, есть ли гора в Крыму живописнее Ай-Петри. Она вовсе не так близка, как кажется вам из Алупки. Вы можете догадаться об этом по тонко-синему тону ее красок. Она кажется близкою потому, что стоит над всем и за всем, что вы отсюда видите, — загораживая небо, почти нависая над головою вашею. Весь пейзаж Алупки — в сущности Ай-Петри и море. Скалы и леса долины имеют смысл только потому, что они сбегают с Ай-Петри. Сам замок Алупки, — не тот титанический и фантастический замок, что купает свои зубцы в облаках, — а настоящий замок князя Воронцова, привлекающий в Алупку туристов, — сам замок этот оттого является вам таким поразительно-оригинальным и художественно-полным произведением искусства, что он замыслен в дико-поэтическом стиле Ай-Петри. Он носит на себе тот же общий характер пустынной и недоступной грандиозности, как и гора, здесь царящая. Он сложен из тяжких камней неразрушимого серого трахита и высит свои башенки, свои капризные уступы крыш, свои затейливые мавританский трубы из яркой чащи парка, точь-в-точь как поднимает в облака свои красиво выточенные пики, там позади, — такая же серая, такая же вековечная скала, под пятою которой он теперь красуется. Оттого лучший вид на Алупку снизу, от моря, когда и дворец, и купы кипарисов, и живописная татарская мечеть среди татарских хат, и всех выше господствующий православный храм, в благородном стиле афинского Парфенона — когда все это видно вам на синем фоне Ай-Петри, под стеною Ай-Петри, под чарами Ай-Петри. Тогда вам ясно, что от самых волн моря, через роскошь всех княжеских дворцов, через все эти пруды, фонтаны, цветники и гроты, через мечети и храмы, леса и обвалы, все растет и поднимается туда вверх, к царственной горе, к поднебесью, где купается в глубокой синеве юга белый венец ее скал, — растет и поднимается чудная красота, недоступная описанию.
В Алупке соединены условия красоты, которых почти никогда не встречаешь вместе. Алупка-дичь, пустыня, суровый хаос обвалов, необузданная мощь растительной силы; море бьет в открытый каменистый берег Алупки всей тяжестью своей груди, гложет и крошит его, пляшет и воет в его тесных бурунах, как голодная ведьма.
Вы не услышите в Алупке человеческого голоса, пенья птицы. Будто вымерло всей в этой заколдованной обители красоты. Прибой волн внизу, на море, клекотанье орлов вверху, над зубцами Ай-Петри — вот звуки Алупкинской пустыни. Но в этой пустыни — все чудеса цивилизации, все победы разума. Гений художника овладел дичь, не возмутив ее; он заставил ее служить тонкому вкусу изящества и капризным требованиям самого изнеженного удобства. Тенистые, живописные тропинки поднимают и опускают вас в ущелья, полные очарованья; куча скал, сброшенных с Ай-Петри, оказывается таинственным гротом, приютом любви и мечтания. Горные ключи, наполняющие лес своим веселым журчаньем и дыханьем горной свободы, бегут вам навстречу то из опрокинутой урны античного мрамора, то из сердцевины срубленного пня или из недр гранитного обломка; то низвергаются диким каскадом с обрыва утеса, то спалзывают широко распластанною скатертью по округленной поверхности камня… Иногда это меланхолическая струя, тихо урчащая в непроглядную темь бассейна, кругом заслоненного вековыми деревьями; иногда это целый могучий ручей, сбегающий по гранитным ступеням своего ложа и орошающий все парки, от горы до моря. Все это словно устроилось само собою, но все это строго обдумано и рассчитано. Художник не оставил без вниманья ни одного камня, ни одной струи. Все вошло в состав его плана, всякая подробность поучила роль в задуманной им общей картине. Ничего натянутого, искусственного, сочиненного. Природа везде осталась сама собою, глубоко постигнутая, во всем живье и во всей характерности своей. Вон на круглом столе столпились целым полчищем, будто траурная толпа иноков, — черные кипарисы. Им невозможно было найти более пригодного и более эффектного места, и они стали здесь. Спуститесь ниже, ближе к морю, в глубокое затишье зеленого пригорка. Это природная теплица, пьющая открытыми устами тепло и влагу южного моря. Посмотрите, в этой зеленой теплице уже приютилась рощица молодых олеандров; густые розовые шапки их свадебных цветов так весело и ярко вырезаются на яркой и веселой зелени. В другом уголке, таком же уютном, роща магнолий. Магнолии Алупки достигают огромных размеров. Их громадные белые лилии лежат на своих ветвях, словно водяные розы виктории-регии. Нет другого цветка, подобного этому по пышности и величине.
Лавры, фотинии, лавровишни идут сплошными коридорами. Эти вечнозеленые рощи сообщают Алупке счастливый весенний вид в самый развал зимы. Неожиданности и разнообразию здесь конца нет, в этом волшебном саду. Вот вы выходите из густого леса вековых каштанов или орехов, под которыми забываете о крымском солнце, — пред вами безмолвная поляна, выстланная, будто сплошным сукном, мелкою зеленою травкою. Афинские пропилеи стоят со своими строгими колоннами на поляне, глядя на далекое море. Старые платаны протягивают свои ветви плоским шатром. Кругом розовая ограда из цветущих олеандров — заслоняет отовсюду напирающий лес, и над ним — высоко, широко надвинулась над всем господствующая твердыня Ай-Петри. Разбитый античный саркофаг с барельефами, опрокинутые античные амфоры и струя фонтана, тихо звенящая в древний мрамор, — просто отрывок пустынных берегов Эллада, с тенями ее великой истории, с поэзию ее вечной весны. Вы должны употребить несколько дней, чтобы выходить все углы бесконечных парков, и не спеша насладиться ими. Начинайте лучше всего от моря и, не торопясь, не насилуя ни ног, ни головы, двигайтесь по незаметным склонам дорожек, по всем их извивам, из нижнего парка в верхний, чуть не к самой подошве Ай-Петри. Верхний парк гораздо более дик, гораздо мене отделан, но, пожалуй, он еще поразительнее нижнего. В нем особенное богатство скал со скрытыми в них гротами, обрывов, водопадов, тихих прудков. В нем целые крытые аллеи роз, в нем горное озеро с белыми лебедями, с утесом посредине, с плачущими до земли ивами по берегам. Кому выпадет редкая доля провести в Алупке свою пору любви, — тот не найдет на земле места, более достойного богослужения любви. Он обреете здесь земной эдем. Он будет здесь один со своими мечтами, со своим другом. Таинственные сени, парки и приюты диких гротов останутся навсегда священными в его воспоминании. Здесь, в созерцании беспредельного моря, под владычеством заоблачных высей, среди неги и мощи южных лесов, среди бодрящего лепета горных ключей, и любовь человека окрылится приливами неведомой ему силы, неведомой прелести. Недаром и восточная легенда заставила человека вкусить первый трепет бытия, первые восторги любви среди чудного южного сада, орошенного водами могучих рек. Посидите здесь внизу на оторванных утесах берега, среди водоворота и пены прибоя. Перед вами глаз на глаз открытое море, без заливов, без поворотов, прямо надвигающееся от азиатского берега. Оттого обхват его громаден. Направо Айя далеко выдвинул в море свой каменистый нос, налево Ай-Тодор с башнею своего маяка; просторная рамка.