Очерки по аналитической психологии

Юнг Карл Густав

Однако далеко не все сновидения имеют столь простую природу. Как отмечает Фрейд, есть бессознательные желания, природа которых несовместима с представлениями бодрствующего сознания. Появляются тягостные желания, в которых человек предпочитает не признаваться даже себе, и именно такие желания Фрейд считает подлинными источниками сновидения. Например, дочь нежно любит свою мать, но вот ей снится, что мать, к ее величайшему горю, умерла. Согласно концепции Фрейда, дочь могла иметь неосознанное, в высшей степени тягостное желание, чтобы ее мать, к которой она тайно питает неприязнь, как можно скорее исчезла из ее жизни. Даже самая безупречная дочь не застрахована от подобных наваждений. Пожалуй, она стала бы отрицать их самым отчаянным образом, захоти кто-нибудь ее на этом поймать. Явное сновидение внешне не содержит в себе никакого осуществления желаний, а, напротив, скорее опасение и озабоченность, т. е. как раз то, что противоположно предполагаемому бессознательному побуждению. Но ведь известно, что преувеличенная озабоченность очень часто и по праву вызывает подозрение в противоположном. (Критически настроенный читатель, разумеется, спросит: а является ли представленное в сновидении опасение преувеличенным?) Таких сновидений, в которых на первый взгляд нет и следа осуществления желаний, – бесчисленное множество.

Обрабатываемый в сновидении конфликт не осознается, как бессознательная и внутренняя попытка его разрешения. Сновидица фактически стремится устранить свою мать. Но быть устраненной на языке бессознательного означает умереть. Однако дочь в нашем случае не обязательно одержима этим стремлением, так как, по сути, сон сфабриковала не она, а бессознательное, которое имеет неожиданное для сновидицы стремление – устранить мать. Именно тот факт, что это ей только снится, доказывает, что она не думает об этом сознательно. Она вообще не понимает, почему мать должна быть устранена. Мы знаем, что определенный слой бессознательного содержит в себе все то из реминисценций, что утрачено в воспоминании, и все то из детских побуждений, что уже не может реализоваться во взрослой жизни. Можно сказать, что многое, проистекающее из бессознательного, поначалу имеет инфантильный характер: таково и данное желание, которое звучит очень просто: «Папа, а правда, если мама умрет, то ты на мне женишься?». Это детское выражение желания представляет собой эрзац нынешнего желания сновидицы выйти замуж – желания, которое по причинам, которые в данном случае надо выяснить, для нее мучительно. Эта мысль или, скорее, серьезность соответствующего намерения, как говорят, «вытеснена в бессознательное» и непременно должна получить там инфантильное выражение, ибо находящийся в распоряжении бессознательного материал – это по большей части детские реминисценции.

В приведенном сновидении речь идет, как может показаться, о неком детском чувстве ревности. Сновидица в известной степени влюблена в отца и поэтому хотела бы устранить мать. Но действительный ее конфликт состоит в том, что, с одной стороны, она очень хочет выйти замуж, а с другой – не может решиться на это: ведь ей не известно, как это все будет, насколько устроит ее муж и т. д. А кроме того, дома так хорошо! И уж придется расстаться с любимой мамочкой и быть самой взрослой и самостоятельной… Но девушка не замечает, что проблема замужества теперь всерьез встала на ее пути и захватила настолько, что она уже не может оглядываться на отца и мать, не привнося в семью этот поставленный судьбой вопрос. Она уже не прежний ребенок, она теперь особа, желающая выйти замуж. Но в ее семье муж – это отец, и неосознанное желание дочери иметь мужа направляется на отца. Но это – инцест. Таким образом, возникает интрига инцеста вторичного порядка. Фрейд выдвигает здесь предположение, что тенденция к инцесту первична и составляет подлинное основание того, почему сновидица не может решиться выйти замуж. Рядом с этим основанием все другие приведенные основания не имеют для него большого значения. В противоположность такому пониманию я уже давно отстаиваю точку зрения, согласно которой случаи инцеста отнюдь не доказывают наличия общей склонности к нему, так же как факты убийства не говорят о наличии некой общераспространенной и порождающей конфликты жажды убивать. Я, правда, не захожу так далеко, чтобы вовсе отрицать наличие в каждом индивидууме задатков для любого преступления. Но все же есть огромная разница между наличием подобного задатка и действительным конфликтом и основанным на этом конфликте раздвоением личности, проявляющемся в случае невроза.

Внимательно прослеживая историю невроза, как правило, можно обнаружить некоторый критический момент, когда всплывает именно та проблема, от которой стремятся уклониться. Так вот, это уклонение является реакцией столь же естественной и общераспространенной, как и находящиеся в ее основе леность, инертность, малодушие, робость, незнание и бессознательность. Где становится неприятно, трудно и опасно, там часто колеблются и по возможности всего этого избегают. Я считаю данные основания совершенно достаточными. Несомненно, имеющаяся и абсолютно правильно рассмотренная Фрейдом симптоматология инцеста кажется мне вторичным, уже патологическим феноменом.

Сновидение часто имеет дело с деталями, на первый взгляд нелепыми, из-за чего оно производит смешное впечатление, или же со внешней стороны кажется настолько непонятным, что мы, в лучшем случае, можем удивиться ему. Поэтому прежде чем всерьез терпеливо взяться за распутывание его сложных хитросплетений, всегда приходится преодолевать известное сопротивление. Когда мы наконец проникаем в настоящий смысл сновидения, то уже находимся в центре тайного мира сновидца и с удивлением замечаем, что и сон, казавшийся бессмысленным, имеет очень глубокий смысл и говорит, собственно, лишь о важных и серьезных вещах. Это познание внушает нам несколько большее уважение к так называемому суеверию, придающему значение снам, которым рационалистически настроенные современники до сих пор не оставляли ничего иного.

Анализ сновидений, как говорит Фрейд, есть «via regia» (лат. – царская дорога) к бессознательному. Анализ сновидений ведет к глубочайшим тайнам личности, и именно поэтому он является бесценным инструментом в руках врача и воспитателя души.

Аналитический метод вообще, не только фрейдовский психоанализ, слагается главным образом из многочисленных анализов сновидений. В ходе лечения сновидения постепенно поднимают из глубины содержание бессознательного, чтобы это содержание попало под влияние дезинфицирующей силы дневного света, благодаря которому снова обнаруживаются многие ценные и, казалось бы, утраченные фрагменты. Поэтому вовсе не приходится удивляться, что для многих людей, имеющих ложные представления о самих себе, лечение оказывается поначалу сущей пыткой, так как они – в соответствии с античным мистическим положением «отрешись от того, что имеешь, и тогда обретешь!» – должны, таким образом, принести в жертву почти все свои самым интимным образом лелеемые иллюзии, с тем чтобы возродить в себе то нечто более глубокое, более прекрасное и объемлющее. Существуют довольно старые мудрые истины, которые при лечении снова высвечиваются по-новому, и особым курьезом является то, что при высоком уровне нашей сегодняшней культуры свою необходимость подтверждает этот вид воспитания души, которое во многих отношениях можно сравнить с майевтикой Сократа, хотя анализ и проникает гораздо глубже.

Фрейдовское направление исследований стремилось доказать, что эротический, соответственно сексуальный, момент при возникновении патогенного конфликта имеет всецело преобладающее значение. Согласно этой теории, существует коллизия между тенденцией сознания и аморальным, несовместимым с ней бессознательным желанием, которое инфантильно.

Это значит, что оно происходит из детства и никак не может приспособиться к нынешнему дню, почему оно и вытесняется, и притом из моральных соображений. У невротика – душа ребенка, плохо переносящего преднамеренные ограничения, смысла которых он не понимает. Правда, он стремится усвоить мораль, однако тем самым оказывается в разладе с самим собой: с одной стороны, хочет подавить себя, а с другой – освободиться. Вот эту борьбу и называют неврозом. Будь этот конфликт осознанным во всех деталях, вероятно, из него никогда бы не возникали невротические симптомы. Таковые появляются лишь в том случае, когда человек не в состоянии увидеть другую сторону своего существа и актуальность относящихся к ней проблем. Нам кажется, лишь в этих условиях возникает симптом, который помогает непризнанной стороне души найти свое выражение. Поэтому симптом является – по Фрейду – реализацией непризнанных желаний, которые, став осознанными, оказались бы в резком противоречии с моральными убеждениями. Как уже отмечалось, эта теневая сторона души ускользает от сознательного усмотрения, поэтому больной не может вступать в переговоры с этой стороной, исправлять ее, заключать с ней соглашение или отказываться от нее, ибо в действительности он вовсе не владеет бессознательными побуждениями, которые, будучи вытесненными из иерархии побуждений сознательной души, стали автономными комплексами, и, преодолевая большое противодействие, их надлежит посредством анализа снова вернуть в подчинение. Иные пациенты прямо-таки хвастаются тем, что теневой стороны у них нет. Они уверяют, что не испытывают никакого внутреннего конфликта, но они не видят, что на их пути зато появляются другие случаи неизвестного происхождения: истерические капризы, придирки, которыми они донимают самих себя и своих ближних, гастриты невротического происхождения, боли там и тут, беспочвенная раздражительность и множество прочих симптомов нервного заболевания.

Фрейдовский психоанализ обвиняли в том, что он высвобождает вытесненные (к счастью) животные инстинкты человека и тем самым может причинить ему непоправимый вред. Из этого опасения совершенно очевидно, как мало доверия действенности современных моральных принципов. Делается вид, будто лишь проповедуемая мораль удерживает человека от распущенности. Куда более действенным регулирующим принципом является, однако, нужда, полагающая границы реальности, гораздо более убедительные, чем все моральные основоположения. Верно, что психоанализ делает осознанными животные инстинкты, но он делает это не для того, чтобы, как думают многие, предоставить им беспредельную свободу, а для того, чтобы подчинить их порядку осмысленной целостности. Полностью владеть своей личностью – это преимущество в любых обстоятельствах. В противном случае вытесненное содержание снова – лишь в других местах – встает у человека на пути и мешает ему. Причем возникает оно в местах отнюдь не второстепенных, а как раз самых чувствительных. Но если люди будут воспитаны так, чтобы отчетливо видеть теневую сторону своей природы, то можно надеяться, что тем самым они научатся также лучше понимать и любить своих ближних. Когда становится меньше лицемерия и больше самопознания, это может лишь способствовать тому, чтобы люди научились считаться со своими ближними: слишком уж легко они склоняются к тому, чтобы переносить на окружающих несправедливость и насилие, которое причиняют своей собственной природе.

Следуя фрейдовскому учению о вытеснении, можно прийти к выводу, что свою инстинктивную природу, так сказать, подавляют лишь высоконравственные люди. Аморальный человек, необузданно любящий свою инстинктивную природу, в соответствии с этим должен бы совершенно не страдать неврозами. Но это, как учит нас опыт, разумеется, не так. Такой человек может страдать неврозом, как и другие. Применив к нему наш анализ, мы обнаружим, что у него просто-напросто в вытесненном состоянии оказалась мораль. Если аморальный человек страдает невротическим расстройством, то он являет собой, как метко сформулировал Ницше, образ «бледного преступника», который не находится на высоте своего поступка.

Здесь может возникнуть точка зрения, согласно которой вытесненные остатки порядочности в подобном случае являются лишь инфантильно-традиционными конвенциями, налагающими ненужные оковы на инстинктивную природу, и поэтому подлежат искоренению. Но принцип «Esrasez Uinfame!» (фр. – раздавите гадину!) вел бы лишь к теории абсолютного прожигания жизни. Такая теория, естественно, была бы весьма фантастичной и бессмысленной. Ведь никогда нельзя забывать – и об этом следует напомнить и фрейдовской школе, – что мораль не ниспослана нам свыше в виде синайских скрижалей и навязана народу, а напротив, мораль является функцией человеческой души и стара, как само человечество. Мораль не навязывается извне – человек имеет ее в конечном счете a priori в себе самом: не моральный закон, а, точнее, моральную сущность, без которой была бы невозможной совместная жизнь в человеческом сообществе. Поэтому мораль проявляется на всех ступенях развития общества. Это инстинктивное регулирующее начало действия, начало, которое упорядочивает также совместную жизнь животного стада. Моральные законы, однако, имеют силу лишь внутри группы совместно живущих людей, за пределами которой их действие прекращается. Вместо них там действует древняя истина: «Homo homini lupus est» (лат. – человек человеку волк). С развитием культуры все больше людей удается подчинить власти одной морали, хотя до сих пор добиться господства морального закона также и за пределами сообществ, т. е. в свободном пространстве сообществ, независимых друг от друга, не удалось. С древних времен там господствуют бесправие, распущенность и вопиющая безнравственность, о чем вслух говорят лишь враги.

Концепция Фрейда была настолько проникнута убеждением в основополагающей, даже исключительной роли сексуальности в неврозе, что, будучи последовательной, мужественно обличала современную сексуальную мораль. Это было, без сомнения, полезно и необходимо, ибо в этой области господствовали и продолжают господствовать слишком недифференцированные воззрения, если иметь в виду в высшей степени сложное положение вещей в ней. Подобно тому как в раннем Средневековье денежные дела вообще презирались, так как еще не было казуистически разграниченной морали денежных отношений, а была одна лишь общая мораль, точно так же и сегодня принята лишь одна общая сексуальная мораль. Девушку, имеющую незаконнорожденного ребенка, осуждают, и никто не спрашивает о том, порядочный она человек или нет. Не дозволенная правом форма любви аморальна, и неважно, кто вступает в подобные отношения – достойные люди или подонки. Люди еще находятся под гипнозом «что» и поэтому забывают о «как», забывают о совершающем поступки человеке, точно так же, как для Средневековья деньги были не чем иным, как лицемерно сверкающим и страстно желаемым золотом и именно поэтому – воплощенным дьяволом.