Очерки уголовного мира царской России. Книга 3
Шрифт:
Для удобства дальнейшего изложения буду называть этого чиновника Дзевалтовским.
Линдеру было строжайше запрещено не только видеться со мной, но и близко подходить к М. Гнездниковскому переулку, т. е. к зданию сыскной полиции, где я проводил целые дни у Маршалка, руководя делом. По прежнему опыту было известно, насколько осторожны и осмотрительны варшавские воры. И не подлежало сомнению, что за Хамилейненом будет устроена ими слежка.
Итак, я с нетерпением стал ожидать телефонных сообщений Линдера об его визите к даме Горошка. Часа через три он звонил и докладывал:
– Явился я на Переяславльскую улицу, позвонил;
– Барыня дома?
– спросил я ее.
– Пожалуйте, дома...
Я передал ей новенькую визитную карточку, на каковой значилось: ЙОГАН КАРЛОВИЧ ХАМИЛЕЙНЕН а внизу, петитом: маклер Гельсингфорской биржи.
Ко мне в гостиную вскоре вышла красивая, молодая женщина и, подняв удивленно брови, промолвила:
– Вы желаете меня видеть?
Я, ломая русскую речь на финский лад, сказал:
– Мне дали ваш адрес и сообщили, что у вас я могу повидаться с господином Квятковским.
– Квятковским? А кто это такой?
– Это господин, к которому у меня имеется письмо из Харькова, и нужен он мне по важному делу.
Барынька пожала плечами и ответила:
– Я, право, ничего сказать вам не могу- Впрочем, эту фамилию, кажется, я слышала от моего брата. Будьте любезны оставить ваше письмо. Брат часа через два вернется, а за ответом не откажите зайти завтра часов в 12.
Я несколько подумал, как бы в нерешительности, поколебался, а затем все же передал ей письмо Дзевальтовского. Во время нашего разговора входила горничная помешать печку, и я заметил, что последняя усиленно меня разглядывает.
"Эге! Будет слежка!..." - подумал я.
И действительно: одев пальто и дав горничной синенькую на чай, я вышел на улицу и вскоре же заметил закутанную фигуру, упорно следовавшую по моим пятам. По путив гостиницу я зашел, как богатый человек, в дорогой ювелирный магазин, пробыл в нем минут пятнадцать, купил довольно объемистую серебряную солонку с эмалью и с футляром в руках отправился в "Боярский Двор".
– Отлично, Линдер! Жду вашего завтрашнего рапорта.
На следующий день Линдер докладывает:
– Явился я на Переяславльскую ровно в 12. На этот раз меня приняли двое мужчин и, назвавшись Квятковским и Горошком (это, действительно, были они), заявили, что брат хозяйки, передав им письмо Дзевалтовского, предоставил эту квартиру для деловых переговоров со мной.
– Вы давно прибыли из Гельсингфорса?
– спросили они меня.
– Сейчас я из Харькова, где пробыл трое суток, - отвечал я.
– Все это время я провел с Дзевалтовским и его супругой. Три раза у них обедал. Господин Дзевалтовский предложил мне купить у вас на 2-1/2 миллиона процентных бумаг и снабдил для этого письмом к вам, господин Квятковский. Кстати, его супруга, узнав, что мне предстоит видеться с вами, два раза настойчиво просила передать пану Станиславу ее искренний и дружеский привет.
Тут я взглянул на Квятковского и лукаво улыбнулся. Он, видимо, обрадовался поклону и окончательно успокоился на мой счет, признав во мне "неподдельного" Хамелейнена. После этого разговор принял чисто деловой характер. Я пожелал видеть товар. Мне ответили, что его сейчас нет, и ограничились лишь образцами, показав их тысяч на сорок. Я долго и внимательно их рассматривал, одобрил и приступил к торгу. За 2 1/2 миллиона с меня запросили сначала - 2. Я стал протестовать, уверяя, что
– Этих денег, конечно, далеко не достаточно!
– Разумеется!...
– ответил я.
– Но не могу же я носить при себе 1 200 000 рублей!...
– Как же вы думаете быть?
– спросили они.
Я ответил, что подумаю и постараюсь доставить им назавтра ту или иную гарантию. Если ничто меня не задержит, то буду у вас завтра, в это время, - сказал я покидая их.
Какую же гарантию мог им представить Линдер?
Я долго ломал себе голову и, наконец, остановился на следующем: я отправился в одно из почтовых отделений, возглавляемое моим знакомым, неким Григорьевым, и находящееся неподалеку от Переяславльской улицы.
– У меня к вам просьба, - сказал я Григорьеву.
– Завтра, между 12 и 4 часами дня, явится к вам в отделение некий господин Хамелейнен, может быть, в сопровождении знакомого и подаст телеграмму в Гельсингфорс, в отделение Лионского Кредита с требованием перевода 1 200 000 рублей на текущий его счет в Московское отделение Волжско-Камского банка. Будьте добры лично принять эту телеграмму, но, конечно, не отправляйте ее, а передайте потом мне.
Григорьев обещал все выполнить в точности, а я поставил Линдера в курс его дальнейшего поведения. Для большей убедительности Линдер должен был в своей телеграмме указать адрес на Переяславльскую улицу, куда надлежало гельсингфорскому банку направить ответную телеграмму, извещавшую о состоявшемся переводе.
На следующий день Линдер в точности выполнил всю программу: в присутствии Квятковского дал телеграмму и просил последнего немедленно известить его по телефону в "Боярский Двор" о получении ответа из Гельсингфорса.
Направившись снова к Григорьеву, я прочитал телеграмму Линдера, составленную в выражениях выше мной приведенных, и тут же написал ему ответ:
"Москва. Переяславльская улица, 14. Хамелейнен.
Согласно вашему требованию, 1 200 000 (миллион двести тысяч) рублей переводим сегодня Московский Волжско-Камский банк ваш текущий счет N 13602 (тринадцать тысяч шестьсот два).
Правление отделения Лионского Кредита".
Григорьев любезно отстукал на бумажной ленте текст этой телеграммы, наклеил его на телеграфный бланк, пометил сбоку место отправления (Гельсингфорс), число и час, заклеил телеграмму и передал ее мне. На следующее утро агент Патапкин, переодетый почтальоном, полетел на Переяславльскую улицу, передал телеграмму и получил даже трешку на чай.
Линдер принялся ждать обещанного извещения по телефону.
Однако день кончился, но никто ему не позвонил. Я стал уже волноваться, плохо спал ночь; но вот наутро звонит мне Линдер: