Очертя голову
Шрифт:
— Я в порядке, честно. Нет, я не хочу присесть.
— Где болит сильнее всего? — спросил меня один из пожарников.
— Мне вообще не больно.
Спасатели обменялись многозначительными взглядами, и один из них отошел подготовить носилки, на которых они собирались меня вынести. Я пошевелил пальцами ног, убеждаясь, что не парализован, потом сбросил с себя воздушную подушку, чтобы увидеть, во что же я врезался.
Впереди возвышался огромный дуб. Я помнил его. Мы чуть не впилились в него перед тем, как добрались до парка.
— Хорошо, что дерево затормозило вас, а то вы свалились бы в овраг.
Наше путешествие закончилось в лесу около каменоломни. Я врезался в дерево.
Пытаясь понять, что все это значит, я злился все сильнее и сильнее. Парк мне не примерещился и вовсе не походил на сон. Моя одежда все еще пахла дымом умирающего парка… хотя это могла дымиться разбившаяся машина. Грудь все еще болела от когтей Кассандры… но это тоже можно списать на аварию.
Нет. Я не собирался верить, что все дело в аварии.
— Там был парк развлечений, — сообщил я пожарнику. — Сотни детей…
— Да-да, я верю, — сказал он, как будто я бредил. — Расскажешь поподробнее, когда мы тебя вытащим. — С другой стороны, чего я ожидал? Что меня воспримут всерьез? Каким это образом?
Тут я понял истину, очень простую, полную и очевидную. Конечно, всему можно было найти рациональное объяснение. Иначе и быть не могло. Реальность изгибается так, что все возможно, а взамен мир получает здравое объяснение всему. А когда такого нет, мир создает его сам. Реальность просто прогнулась чуть сильнее обычного — и я врезался в дерево. Если бы я пришел домой, сжимая в руке одно из колец Кассандры, у кого-нибудь из пожарных непременно пропало бы как раз такое же. Всему находится объяснение.
Вселенная невинно подшутила надо мной.
Я рассмеялся. Пожарник подумал, что это от боли, и ко мне подошел фельдшер, готовый вколоть обезболивающего.
— Еще немного. Постарайтесь не двигаться.
Они сковырнули разбитую дверь и отошли за носилками, а я встал и выбрался из машины. Все ошеломленно на меня уставились. Думаю, уцелеть после такой аварии — это чудо, и мне пришло в голову, что каждый раз, когда кто-то остается невредимым, хотя должен погибнуть, виновата меняющаяся реальность.
Фельдшер, так ретиво заботившийся о Мэгги, подошел ко мне и вместе с другими начал уверять, что я серьезно пострадал, каким бы невредимым я себя ни чувствовал, и что надо пройти осмотр в больнице. Я согласился вытерпеть любое медицинское обследование, если мне дадут несколько минут поговорить с друзьями.
Мэгги прислонилась к дереву, уставившись на мою машину, как будто происходящее не укладывалось у нее в голове. Я подошел к ней и взял за руку, как будто нельзя было себе представить ничего естественнее.
Она поглядела на меня, словно что-то высматривая. Я знал, что она хотела услышать:
— Да. Мы там были. Все это правда.
Она облегченно вздохнула и крепче сжала мою руку. Мы могли столько всего друг другу сказать, но иногда кое-что лучше оставить недосказанным.
Мэгги взглянула на «вольво», пожертвовавшую ради нас своим ударопрочным салоном:
— Жаль, что так вышло с твоей машиной.
Я пожал плечами:
— Кому она нужна в Нью-Йорке?
— Так ты действительно поедешь?
Я взял ее за другую руку:
— Буду летать домой раз в несколько месяцев. Иначе Квин вообразит, что он единственный ребенок.
Услышав имя моего брата, подруга вздрогнула:
— Квин… Он?..
— Выбрался. — Только и всего. Объяснений не потребовалось.
— Хорошо. — Мэгги протянула мне свой телефон. — Позвони маме. Просто на всякий случай.
Я набрал мамин номер, и она сразу взяла трубку.
— Привет, мам.
— Слава богу. Я звонила домой, никто не взял трубку. Где ты был?
— С Мэгги и Рассом. Не мог уснуть.
Мама пустилась в рассуждения о том, какая странная вещь кома. Ты все равно что мертв, а минуту спустя ты уже сидишь на кровати и играешь в «Эрудита» с будущим приемным отцом. Выходило, что Квин недавно очнулся и немедленно потребовал мороженого, зная, что детям в больницах позволено все.
— Томография обнаружила крошечную опухоль у него в мозгу, — дрожащим голосом сказала мама. — Говорят, что она совершенно безвредна, но я просто не знаю, Блейк…
— Я уверен, что они правы, — ответил я, прежде чем она успела разрыдаться. — Насколько мы знаем, она с ним всю жизнь. — Если так, это объяснило бы его аутизм в раннем детстве. Да и много чего другого, если уж на то пошло.
— Хочешь с ним поговорить?
Я слышал, как Квин пытается убедить Карла, что “LedZep” — полноценное слово. Наверняка буква “Z” попадала на клетку с тройным бонусом и брат не собирался сдаваться. Фараон Тут все еще никому не уступал.
— Да ладно. Просто передай ему… — Я улыбнулся. — Пусть особенно не прыгает на кровати, а то шею себе свернет.
— Очень смешно.
Я добавил, что сейчас поеду в больницу, но умолчал о том, что меня привезут на «скорой».
Мне оставалось еще кое-кого проведать. Расс сидел на валуне и глядел на каменоломню. Я встал рядом, у самого обрыва. Не могу сказать, что разучился бояться высоты, но вполне мог стоять на краю и не орать от страха. Теперь внизу не было видно ничего, даже утреннего тумана.
— Тебе придется поехать на скорой, — начал я. — Если будешь хорошим мальчиком, могут даже разрешить сесть впереди.