Очевидцы бессмертия
Шрифт:
Я спрашивал у перса, неужели нет в этих краях врачей, которые могли бы помочь этим страдальцам?
Старик ответил: «Эти люди не признавали никаких врачей, не слушались ничьих советов и заражались болезнями грехов, и заражали других людей. И вот изгнали они сами себя в эту мрачную пустыню».
Ещё я видел человека в клубах дыма. На нём тлела и загоралась одежда. Человек старался затушить огонь, но только ухватится рукой за одно место, как уже загорается в другом. Человек был полон ужаса, он страшно торопился, корчился от ожогов и не мог погасить тлеющих одежд.
Мне стало казаться, что эти страдальцы
Я услышал стон и хрип и наткнулся на нагого человека, который стоял по колено в воде ручья. Он бродил по воде взад и вперёд и кричал иссохшим горлом: «Воды! Дайте пить! Умираю от жажды! Воды!»
Пошли мы дальше и увидели человека, который копал землю заступом. Копал он торопливо, ничего не видя, ничего не слыша. Босая нога его была разрезана на подошве заступом, руки стёрты до крови, и худ он был, как скелет. На нём всюду — и спереди и сзади — были навешаны сумки и мешки. Человек, как одержимый, копал и копал землю, сажал в неё камешки и засевал песком из мешков. Когда он нагибался, из сумок и мешков выпадали камни. Он торопился их подобрать, но уже сыпались другие. И он всё собирал и собирал, и мучился в своём труде, и снова копал землю. Громко стенал он о неурожае, жаловался, что умирает без хлеба. Собирал и сажал в землю камешки, как картошку…
В стороне сидела старая и безобразная женщина в грязных лохмотьях, от неё несло смрадом. Старуха держала в руке зеркало, пристально вглядывалась во мраке в него и судорожно растирала морщины на лице; но чем больше их растирала, тем глубже они становились и тем больше покрывали её дряхлое лицо. Она брала мазь и втирала в лицо, и на тех местах тут же появлялись пузыри и бородавки. Она мазала чёрной краской свои седые волосы, но краска не темнила, а сдирала волосы, и старуха плешивела и становилась омерзительной, как ведьма.
Там видели мы множество женщин, страждущих всякими недугами. У некоторых на шее, руках и ушах висели чёрные камушки, разъедавшие кожу язвами. И женщины кричали и молили снять камушки, ибо они их обжигали.
Другие страдали ожогами половых органов, и места те как бы дымились, и люди мучились от огня, который их жёг. Всё тело разъедала огненная язва, и никто не находил места от боли. Видели мы и людей сухих, потемневших от голода и жажды, как мертвецы. Перед ними лежала падаль, вся в червях. Люди стонали от жажды и задыхались в зловонии; они молили помочь им уйти отсюда, ибо сами они не могут, у них отнялись ноги.
И ничего не было ужаснее этой адской муки, когда человек ни сам не может облегчить себе страдания, ни умолить другого помочь ему.
Мы всё дальше продолжали идти по этой долине ужаса и страдания.
Я увидел чёрный дым, поднимавшийся столбом во мраке смертной пустыни. Дым выходил как бы из ямы. Приблизившись, мы увидели во впадине круто насыпанный курган, куполом которому служил огромнейший череп. Из пустых глазниц, разверзтого рта и ушных дыр клубился чёрный, как смола, дым, в нём пробивались огненные языки пламени. Страшный гул и стон исходил оттуда. Казалось, от рёва пламени дрожит земля.
Этот курган был похож на исполинский котёл, перевёрнутый вверх дном. Внизу он был опоясан отверстиями, подобно печам, Печи полыхали, и у двери каждой стояло нечто, похожее на человеческие статуи. Пламя облизывало их, и они стали чёрными от копоти. Когда я присмотрелся, то увидел, что это были не статуи, а живые люди, закованные по рукам и ногам у печей и горнил ада. Я оцепенел от ужаса, и страх тряс меня, как ветер осенью сухой лист на дереве.
Люди, что стояли у огненных горнил, судя по их одеждам, были люди не простые. На них были одежды светских и духовных властелинов, на головах короны и митры, а в руках у некоторых мечи и оружие, Одежды тлели и дымились от огня, но не сгорали. Не сгорали уборы и оружие, а только, раскалившись добела, выделялись на чёрном угле их тел. Чёрные руки держали раскалённые мечи, посохи и скипетры. На чёрном лице огонь выжег глаза и нос, а корона сияла расплавленная, ослепительная, искрящаяся…
Они корчились, рычали, Как звери, и изрыгали проклятья, но каждый звук, сорвавшийся с их опалённых уст, только усиливал огонь в печах, как ветер…
У других прикованных в руках было полно золота и драгоценностей. Раскалившись от огня, они обжигали им руки и животы, и люди молили, чтобы кто-нибудь забрал у них сокровища, но пустыня молчала.
Были и такие, которые держали в руках бумаги, книги, кресты, и всё это, раскалившись, жгло их руки и тела.
Я не мог понять сей казни и мук. Но старик сказал: «Здесь врачуются прокажённые. К этим печам нельзя приближаться ни с какими предметами; а прокажённые, ища спасения от проказы, пришли сюда со своими сокровищами и любимыми предметами и, вот, страдают ещё хуже».
Видел я там и священнослужителей. Один был в ризах и с крестом в руках. Ризы пылали и дымились, а раскалённый крест обжигал ему руки. Он страшно кричал, взывая о помощи, и размахивал крестом в пламени. Другой стоял с высоко поднятым в руках Евангелием в золотом окладе. Он кричал: «Я горю в пламени, помогите! Возьмите у меня Евангелие!»
И я в недоумении спросил старика: «Как же попали сюда верующие?»
Старик отвечал: «Все равны, и кто бы ни заразился, тот изгоняется сюда, Цари, властители, князья церкви — перед проказой все равны».
Стояли там военачальники, полководцы и воины. Стояли, выпрямившись и прижав к себе оружие. И оружие, раскалившись, жгло их тело, и тело трещало и дымилось от жара. Эти страшились не столько мук пламени, сколько взглянуть на то, что было навалено у их ног…
У ног их горами лежали отрезанные людские головы, и жаждал голова, страшно выпучив глаза, смотрела в упор на человека с оружием. Эти взоры мучили их страшнее печей и раскалённого оружия, хуже всякой боли на свете. Иногда кто-нибудь из вооружённых не выдерживал и разражался страшным воплем: «Уберите эти головы!»
И властелины и князья церкви молили, приказывали и вопили о том, чтобы от их ног убрали головы, но пустыня молчала, и только гудел огонь и содрогалась земля.
Головы лежали холмами, обгорелые, как головешки, но глаза были живые. Не спуская страшного взора, смотрели они на власть имущих, и взор этот сжигал страшнее адского пламени, Стояли у печей лекари в окровавленных одеждах, а подле них навалены были разрезанные трупы с вынутыми внутренностями. И трупы ползли к лекарям, хватали их за руки, вонзали в них ножи, обматывали вокруг горла кишки и давили их. И лекари взывали о помощи, но никто им не помогал.