Очищение духом
Шрифт:
У Ривелсеи по-прежнему стучала сила в висках и несильно кружилась голова, но, несмотря на это, она сказала:
– Смогу. Пойдём.
И они пошли. Пройдя под аркой, Ривелсея попала в какой-то особенный мир. Или, по крайней мере, в какой-то особенный город. Такого идеального порядка она не видела нигде. Всё вокруг было выложено одинаковыми голубоватого цвета плитами, между которыми не было даже малейшей щели. Весь город лежал строго в одной плоскости, не было ни бугров, ни низин. Дороги обозначались столбами, стоявшими в две линии с двух сторон. Здания все до единого были квадратными, лишь в центре возвышалось огромное восьмиугольное строение. Деревьев было очень немного, они стояли там, где расходились дороги, и были, судя по всему, каких-то хвойных
– Вот здесь будет твоя комната. Здесь будешь жить. Я договорюсь с Советом, тебе назначат время встречи. А пока можешь отдыхать. Тебе есть хочется? Я могу попросить, тебя накормят.
– Спасибо, – сухо сказала Ривелсея. – У меня пока есть еда. И если надо, я заплачу за неё.
Он опять взглянул на неё своим особым взглядом.
– Гордая ты всё-таки, девочка. Ну ладно, я пойду. Можешь отдыхать. Меня зовут Генрес. Запомни на всякий случай.
Ривелсея ничего не ответила. Она не желала говорить с этим человеком, он был ей слишком неприятен. Когда он вышел, она закрыла за ним дверь и заперлась на ключ. Из большого графина, стоявшего на столе, она с жадностью выпила всю, до последней капли, воду, и сразу же, повалившись на кровать, заснула. Во сне она видела бесконечно разгорающееся и угасающее золотое сияние. То ли её мозг до сих пор не мог отрешиться от впечатлений бесконечного перехода через пустыню и испепеляющего солнца, то ли была другая причина, но это видение не покидало её целые сутки, а она проспала именно столько, и даже на два часа больше. Проснулась она нельзя сказать чтобы бодрой, но, по крайней мере, гнетущая усталость не давила больше на неё.
Стоило ей открыть дверь, как через минуту в комнату заглянул человек. По счастью, это был не тот, который выводил её из себя и которого она уже не помнила как зовут, а какой-то другой. Он внёс большой кувшин с водой и забрал пустой.
– Вы проснулись? – спросил он. Голос его был хоть и не сказать, чтобы мягкий, но всё же вежливый. – Вы, наверно, поесть желаете?
– Желаю, – сказала Ривелсея и выложила на стол из рюкзака синеватую монету. – Принесите чего-нибудь, желательно поскорее.
Вошедший посмотрел на неё удивлённо.
– Зачем так много?
– Я здесь буду долго жить, вам придётся много раз меня кормить. Этого хватит месяца на два-три, потом я ещё доплачу, – сказала Ривелсея.
– Вообще-то, здесь всё оплачивает Совет. Проживание, еду, всё остальное. У нас живут будущие ратлеры или те, кто мог бы ими стать. Поэтому платить не обязательно. А впрочем, давайте, – сказал он, видя, что Ривелсея не собирается убирать монету, и аккуратно засунул её в карман своей зелёной рубашки.
– Может, вам ещё что-нибудь будет угодно? – спросил человек более тёплым голосом, какой приобретает любой, когда ему дают просто так много денег.
Ривелсея улыбнулась.
– Мне будет угодно всё, что нужно человеку, проведшему две недели в пути. Вымыться, привести себя в порядок, постирать одежду. Но сначала, конечно, поесть.
– Да-да, конечно, – сказал человек и вышел.
Ривелсея тем временем оглядела комнату. Комната вполне нормальная. Кровать, стол, кресло, шкафчик для одежды, синеватые обойчики на стенах, голубой потолок, персиковый ковёр на полу того же оттенка, что и кофточка Ривелсеи. Эта однотонность уже заинтересовала девушку. Когда прислужник вернулся с тарелкой и кружкой, она сразу спросила его об этом, поскольку больше спросить ей было некого.
– Что? Вы разве
– Можешь за меня не опасаться, – сказала Ривелсея. – У меня нет ни одной вещи названных цветов. Я и сама не люблю ни белый, ни чёрный. А красный-то почему нельзя?
– Красный – цвет войны, цвет силы. А белый – это пустота. Я сам-то не философ, я в тонкостях не разбираюсь. Это у членов Совета спрашивайте, они всё точно объяснят. Я лишь предостерегаю, чего лучше не делать.
– Спасибо, я поняла, – сказала Ривелсея, придвигая к себе тарелку. – Побудь здесь, мне скучно есть одной. Ты сам-то не голодный?
Лицо прислужника озарилось улыбкой.
– Люди моей профессии редко бывают голодными. Я – разносчик блюд и повар.
– Понятно, – сказала Ривелсея, вонзая вилку в кусок мяса. – Расскажи что-нибудь, пожалуйста. Я ведь ничего не знаю. Кстати, ты сам-то ратлер?
– Я-то? Нет. Да я и не стремлюсь. Мне и так нормально.
– Погоди, но почему же ты здесь? Ведь здесь живут только ратлеры?
– Ну нет, не совсем так. Мои родители были ратлерами оба. Поэтому меня и не стали отсюда выгонять. А теперь ко мне уже привыкли. Говорят, я лучше всех умею жарить грибы и делать салаты из них.
Ривелсея подцепила гриб, засунула его в рот и спустя секунду кивнула.
– Да. В этом тебе не откажешь, – с улыбкой сказала она. – Готовишь ты хорошо. А вот скажи, ты знаешь, как посвящают в ратлеры?
– Точно не знаю. Но знаю, что это сложно и очень тяжело. Многие не выдерживают. Очень многие. Остаются только те, у кого воля сильнее страха. Но таких мало. Мало кто способен победить свой страх. Именно такие люди становятся ратлерами. А вообще-то мне уже пора идти, – сказал он, когда Ривелсея закончила обедать. Он быстро и аккуратно собрал всю посуду и поспешно направился к двери.
– Ты торопишься? – спросила девушка.
– У меня… грибы варятся. Надо посмотреть, как они там, – объяснил прислужник и быстро исчез.
Ривелсея вновь осталась одна. Она долгое время сидела и размышляла. Теперь ей было над чем поразмыслить. Потом она поднялась и подошла к зеркалу. Её внешний вид совсем её не обрадовал. Лицо обгорелое, волосы выцветшие, губы посеревшие. Тяжёлые следы пустыни, оставленные на красивом девичьем лице. «Интересно, как я смогу кому-то понравиться в таком виде?» – подумала она. Это была первичная, чисто женская мысль из подсознания. Но следующая мысль, принадлежащая самой Ривелсее, решительно отвергла её: «Мне некому нравиться. По крайней мере, здесь. Мне это не нужно. Во всяком случае, пока». Дальше на эту тему она решила сейчас не думать.
Ривелсея достала из рюкзака баночку со специальной мазью и помазала места ожогов. Она знала, что если этого не сделать, то кожа может повредиться ещё сильнее, и останутся следы. Этого она не хотела. А хотела унять боль, которую доставляли ожоги. Надеялась, что мазь поможет и с тем, и с другим. Должна была помочь. Сама делала.
Ривелсея с удовольствием вымылась в соседнем помещении. Было интересно: вода не наливалась из таза, а сама текла из какой-то трубки в стене, что немало удивило Ривелсею. Затем она выложила на кровать содержимое своего рюкзака, закрыла дверь и, переодевшись в свежее бельё, облачилась в лежащий до этого в рюкзаке светло-серый комбинезон. Хоть он и не был слишком удобным, Ривелсея в нём смотрелась достаточно прилично. Постояв некоторое время у зеркала, она решила спуститься и немного погулять по улицам. Но тут её ждала неожиданность. У двери стояли два человека, которые находились здесь и в то время, когда Ривелсея сюда пришла. Тогда её провожатый им что-то сказал, чтобы её впустили. Сейчас она хотела быстро пройти мимо них и выйти из этого здания, но один из стоящих тут же выступил вперёд и загородил ей путь, а второй сказал: