Очищение духом
Шрифт:
– Именно это я и хотел сказать, – произнёс Валест, когда человек в балахоне умолк.
– Валест, – сказала Ривелсея (она обратилась к нему, поскольку из всех он представился один, и как обратиться к другим, она просто не знала). – Я так понимаю, что вы противостоите организации, называющей себя Ночным Посольством, правильно?
– Да, – тут же откликнулся Валест. – Да, именно так. И это необходимо, по-настоящему необходимо. Мы одни сдерживаем то зло, которое до сей поры…
В этот момент человек в балахоне, видимо, прочитавший на лице Ривелсеи желание ещё что-то сказать, поднял руку, и Валест опять замолк,
– Тогда, – задала наконец Ривелсея давно уже волновавший её вопрос, – может быть, вы объясните мне, что конкретно из себя представляет Ночное Посольство и почему с ним следует бороться?
Заговорил третий, тот, кто встретил Ривелсею и пока что молчал.
– Да, Ривелсея. Это правильный, конечно, вопрос. Меня зовут Ренталь. А что касается Ночного Посольства, – сказал он со вздохом, – это то, без чего жить было бы гораздо лучше. Без чего можно было бы не просыпаться ночью и не думать болезненно о судьбе Анрельта и всего мира. Зачатки его появились уже много лет назад, способствовал же этому человек, омерзительнейший на свете…
– Его звали Хафрелос, – сказал человек в балахоне.
– Будь проклято имя и род его, да не найдёт он покоя ни в жизни, ни в смерти, и могила да станет ему местом мучения! – добавил громко Валест.
– А цель? – спросила Ривелсея. – Чего же он хотел, этот Хафрелос? И что хотят те, кто пошёл за ним? Власти над Анрельтом?
Человек в балахоне покачал головой отрицательно.
– Нет, Ривелсея. Сторонники Посольства – это те люди, что не признают ни власть, ни разумные порядки. Они несут и желают нести разрушение, находя в этом и удовольствие, и смысл. Они считают, что все законы и устои подлежат уничтожению и что без них станет жить свободнее и проще. Само собой разумеется, что это не так, и потому-то и нужно насмерть бороться с Посольством.
Наступило недолгое молчание. Ривелсея, однако, прекрасно чувствовала отличную возможность узнать здесь очень многое из того, что её интересовало, и притом абсолютно бесплатно.
– Мне очень хотелось бы узнать, как идёт у вас эта самая борьба, – сказала она.
При этих словах Валест вздохнул, человек в балахоне нахмурился, а Ренталь взглянул на неё по-доброму, но грустно.
– Дело, которым мы занимаемся, – проговорил он, – благородно и очень важно, но трудности, конечно, велики. Их питает собственная их злоба и коварство, нас же поддерживает уверенность в святости всех наших деяний и знание, что если мы сложим оружие, то отдадим целый мир на волю сил зла.
– Прошу меня простить в случае, если я неверно поняла эти слова, – сказала Ривелсея. – Но из сказанного, по-моему, следует, что дела идут совсем не блестяще, так?
Валест взглянул на неё крайне неодобрительно.
– Я не понимаю, – сказал он, – как можно говорить таким образом про нашу организацию, и неужели же это не возмутительно и не стыдно?
– Да что, Валест, – сказал человек в балахоне. – Что тут, по-твоему, стыдного, если это правда? Не стоит хитрить с Ривелсеей, она всё правильно понимает. Дела в самом деле не блестящи.
– Но это не из-за нашей слабости, – сказал Валест. – А только по причине тех странных и подлых методов, которыми не брезгует Ночное Посольство.
Эти слова вызвали сочувственный кивок Ренталя и сомнение у неё самой, которая, однако, сказала:
– Мне очень жаль, что всё
И снова человек в балахоне посмотрел на неё пронзительно и остро.
– Не надо, Ривелсея, – сказал он. – Ты же сама не поддашься ни на какую лесть, ни на похвалу. Это лишнее, не нужно красивых слов. Ведь согласись, что это всё только мешает беседе и взаимному пониманию.
– Соглашусь, – ответила девушка. – И потому будем говорить честно. Вам в моём лице нужен новый союзник, а мне хотелось бы узнать как можно больше о Ночном Посольстве, а также вообще о том, что происходит сейчас в Анрельте – кто, почему и за что убивает и может убивать других людей, кроме, конечно, случаев, связанных с личной местью и с отбиранием денег.
– Вот как? А зачем тебе это нужно знать? – спросил тут же Валест, немного прищурив глаза и следя за Ривелсеей очень и очень внимательно.
– Это не так важно, гораздо нужнее было бы поговорить о насущных делах вашего объединения, а то, что я спрашиваю, имеет самое непосредственное к тому отношение, разве нет?
Валест ничего не ответил, лишь посмотрел на человека в балахоне. Ренталь тоже ничего не сказал, он смотрел на Ривелсею так пристально, что ей могло бы сделаться не по себе.
А человек в балахоне сказал:
– Ладно. В том, о чём спрашивает Ривелсея, ничего запретного нет, и потому, я думаю, никакой беды не случится, если ей рассказать.
Валест покорно кивнул.
– Я расскажу, – вызвался он. – Да только рассказывать тут особенно не о чем. Анрельт издавна был местом обитания и прибежищем для всевозможных объединений с самыми разными задачами и целями. Вначале их две, по сути, было: Альянс Процветания и Союз Победителей, и обе за власть боролись. Но потом Рейлинг первых поддержал, они до сих пор и процветают: все, кто туда входил, себе управление городом взяли. А вторым при Рейлинге только молчать можно было, они и молчали. А как его не стало, тут же прикрылись его именем и образовали Венец, крича, что законы и заветы Рейлинга все попираются. Те, кто тогда был, и сами, конечно, не верили тому, что говорили, но те, кто сейчас в Венце, совсем по-другому считают и уверены, что Рейлинг, будь он жив, их бы, конечно, поддержал.
– Венец – это одно, – сказал Ренталь, – а Ночное Посольство – совсем другое.
– Да, но и Венец ведь кучу неприятностей доставляет, – возразил Валест. – Каждый год они что-нибудь такое да устроят, чего никому из нас совсем не надо бы. Стража их почему-то никак усмирить не может.
– Усмиряли их уже, – сказал человек в балахоне, – но только очень ненадолго. Двадцать лет они и правда никак себя не выражали, но сейчас то же самое опять начинается, что и раньше было.
– Потому ненадолго, – встрял Ренталь, – что им существовать позволили дальше. Понятное дело, что зло не иссякло, а только поутихло и потом снова стало разрастаться. Если искоренять, то надо выдрать корни, а если их оставить, то незачем потом удивляться, почему всё опять так разрослось и снова жить мешает.