Очищение тьмой (сборник)
Шрифт:
Второй слушал с напряженным вниманием, однако удовлетворения на его лице не было.
– Это все, конечно, хорошо. То, что у тебя полгорода в данниках, это мы и без тебя знаем. Знаем и кое-что еще – ты уже заметил. А вот где ты деньги держишь, ты пока еще темнишь. – Мерецков резко выпрямился, по лицу его волной прошла гримаса, словно его огрели хлыстом. Второй успокаивающе заметил: – Не печалься. Будешь умницей, и все еще может закончиться не так плохо. Мне ведь вся эта твоя бухгалтерия и на фиг не нужна. Что положено, ты и сам отдашь, только не вздумай суетиться, если хочешь еще пожить. Нам ведь не обязательно
– Куда от вас денешься, – буркнул, смиряясь окончательно, Мерецков.
– Ты небось думаешь, вы только отпустите меня, ребята, а я уж так спрячусь, что лбы расшибете достававши? И напрасно. Боевиков у нас хватает, можем даже поделиться, если захочешь дружить. Ребята из-под земли вытащат.
– Вы ведь так и так под землей.
– Ага, ожил. Вот и ладно. Глядишь, скоро на чаек к нам будешь захаживать. Только лояльность не словами, – голос Второго лязгнул металлом, – делами доказывать нужно. Пока что вред один от тебя. И деньги, которые ты там где-то скирдуешь, нам не нужны, нам и прикасаться к ним нельзя. Кое-что посущественнее требуется.
– С нашим удовольствием. Как говорится, чего изволите.
– Ого, как повеселел! Рад, что деньги в целости останутся? Ох, суетен человек, корыстен… Не спеши, без выкупа не уйдешь.
– А я и не спешу. Будем работать вместе – таких дел наворочаем! Ребята у вас серьезные, Грызина моего спишем, а с ними будем вопросы решать.
– Ты уже нарешал. Как тебе теперь верить, если ты только и ждешь, чтобы вывернуться и других подставить.
– Жизнь такая. – Мерецков поднял полные плечи, втянул голову.
– Какая, к черту, жизнь? Грызина твоего мы в расход пустим в два счета. Только чего это ты на нас стрелки переводишь с этими мусорами, которых шлепнули? Нам копоти не надо. А ну как они армию задействуют? Сюрпризов у нас для них хватит, но все равно нам не устоять. Потому и живем, что тихо, без шума, ты это сам знаешь, у тебя свой розыск. Смотри в глаза, чего морду воротишь? На исповеди был когда? Или на тебе и креста нету? Ну-ка, ворот расстегни.
Мерецков засуетился с пуговицами.
– Как же, что я за блатной без креста?
– Ай да крест – смех да и только. Что это за загогулина? Покажь. Да не дрейфь, что ты за цепь схватился…
Мерецков торопливо расстегнул цепь, хотя она и была достаточно длинной, чтобы снять через голову, крест соскользнул в ладонь. Был он действительно довольно велик, темно-серого тусклого металла, с необычными фигурными отростками на концах. Зажав кулак, он услужливо подал цепь Второму:
– Это еще бабушкин. Железный, ценности никакой. Перешел ко мне от матери. Конечно, если надо, я отдам… Но я очень прошу…
– Э, да здесь граммов двести! – привычно взвесил Второй на руке золото. – Шею не натирает? Крест дело святое, носи. А золото Богу ни к чему. Вера не им крепка, ее в сердце иметь должно, – неожиданно он подмигнул хитро, заговорщически. – Ну, да мы – грешники, так что золото оставим, братству сгодится при случае.
– А у вас как с верой? – Мерецков, почуяв, что снова немного отпустило, осмелел. Однако ответ прозвучал холодно.
– Ты о нас не печалься, Костя. Все мы – орудие Божье, но можем и ошибиться. А ошибки крови стоят. Ты вот, например, призабыл, что милицию трогать нельзя, а теперь все на нас замкнулось. Гнать нас начнут, а нам здесь нравится, хотя и темно, и сыровато… Так зачем, говоришь, тебе это понадобилось? Ну, если не тебе, так Грызину этому твоему, другому прихвостню… Поздно мы за тобой вплотную следить начали. Будешь говорить?
Охранник небрежным движением захватил щеки Мерецкова. Челюсти раздвинулись, словно готовые извергнуть ответ. Мерецков стремительно залился меловой бледностью. Через секунду мучитель отпустил его.
Второй встал, с наслаждением потянулся. То, что он почти двухметрового роста, Мерецков заметил раньше, но только теперь бросились в глаза непропорционально длинные, свисающие едва не до колен руки, покрытые редкой шерстью. Тяжелые плечи расправились, готовые к хлесткому, внезапному удару. Мерецков ощутил себя таким же слабым и беззащитным, каким пришел в блатной мир лет десять назад, вооруженный лишь хитростью, знанием логики, да тайных извивов человеческой психики. Тогда, в начале карьеры "авторитета", его часто занимал вопрос, зачем, собственно, он сюда сунулся и не есть ли это ошибка, могущая оказаться роковой. По мере становления сомнения рассеялись, а "убирать" соперников со своего пути стало делом обыденным. Но теперь он вновь был наг и беспомощен, а другой, оказавшийся хозяином положения волей обстоятельств, смотрел на него с кровожадной ухмылкой.
– Колеблешься, Костя, темнишь. Все сомнительное будет проверено. Дань, говоришь, на этот раз не успел собрать? Не расстраивайся, мы соберем. Пошлем шестерок. Записочку Грызину напишешь, чтобы все сполна отдал, а если что не так – уж извини. Крысы в штольнях будут довольны.
Мерецков не стал перебивать Второго. Лицо его, словно схваченное судорогой, кривилось в жалобной улыбке.
– Какие мы ни есть, но воевать нам привычнее, чем шкуру с торгашей драть. Нас вера ведет. Короче – напишешь письмо, потом посидишь, обдумаешь, что и как…
– До утра? – вскинулся Мерецков, но тут же снова перешел на ровный, рассудительный тон.
Но его уже не слушали. Второй устало потер виски и впервые за все это время сделал жест – вяло, с презрением отмахнул крупной кистью.
– А для тебя все едино – что утро, что вечер. Тут один свет в окошке – я. Пошел вон!
Вновь Мерецкова волокли осклизлыми коридорами, освещаемыми только пыльными лучами фонарей конвойных.
Дверь в известняковой стене он не заметил даже после того, как в нее уперся луч фонаря переднего конвоира. С лязгом отошла полоса засова, утопленного в массивный металл. Дверь оказалась настолько узкой, что Мерецков усомнился – удастся ли протиснуться. Уж очень не хотелось, чтобы "помогли".
– Выходи! – рявкнул верзила.
В проеме мелькнула тень, и Мерецкова едва не сбил с ног тощий изможденный мальчишка со спутанными длинными волосами. Он двигался проворно, но какими-то нервными рывками, прерывисто дыша. Мерецков боком втиснулся в пещеру, дверь с железным гулом захлопнулась, и наступила полная тьма. Однако он успел разглядеть нечто походившее на лавку, оказавшееся широким бревном. Сидеть на нем было полегче, чем на холодном каменном полу.
Ему никак не удавалось отключиться, спрятаться в забытье. Сколько времени он терзался мучительными раздумьями – неизвестно. Золотая "омега" с браслетом нашла новых хозяев.