Очищение. Том.2. Душа
Шрифт:
Вот теперь понятие души определено Григорием Саввичем достаточно полно, чтобы можно было сказать: он первый из всех философов, кого я разбираю, отчетливо заговорил об очищении как условии самопознания. Причем, именно об очищении души. Мысли эти он впервые высказывает в пятом Разговоре, конечно, устами Друга:
«Теперь рассуждайте: нравится ли вам переход или будьте по-прежнему в видимой земле вашей, или очищайте сердце ваше для принятия нового духа» (Там же, с. 147).
Что понимается под «очищением сердца», он объясняет в одной строчке:
«Кто старое
Этот ответ ставит множество новых вопросов. И становится ясно, что «сердце» не равно душе, как бессмертной части человека, ибо его можно отбросить. Более того, «сердце» это, условно говоря, «рукотворно», то есть доступно замене, а значит, творению. Похоже, это та часть души, которую мы создаем как свое отношение к миру и жизни.
На деле, «сердце» Сковороды оказывается верой: «Знай же, что вера смотрит на то, чего пустое твое око видеть не может» (Там же, с. 130). И: «Истинное око и вера— все одно» (Там же, с. 131).
Это значит, что «очищение» по Сковороде предельно просто: убрать все собственные представления о мире и заместить их Библейскими.
Что ж, оспаривать это требование я не буду, потому что выбор веры дело личное. Но это и не важно, разделяю лично я это требование или нет, важно лишь то, что это ощущается действительно возможным. А значит, такой способ очищения применим и доступен человеку. Мы точно знаем, что можно отказаться и очиститься от одной веры и заменить ее на другую. Но что такое вера, в таком случае? Что такое вера с точки зрения устройства человеческой души и его сознания?
Эти вопросы я оставляю пока без ответа, главное, что они возможны и заданы. И еще важнее, что разговор об очищении начался, хотя для этого пришлось так долго опускаться в глубь истории человеческой души!
Глава 3. Вера и душа. Хомяков
Сейчас кажется странным, что кто-то мог сомневаться в пользе Просвещения. Однако, это убеждение не всегда было правящим, а противники его не всегда были «мракобесами». Все эти наши понятия воспитаны веками идеологической обработки, но были времена и были люди, отчетливо осознававшие, что у Просвещения есть цена, и платить ее придется кровью и душой русского человека. Были такие люди и во времена Петровских преобразований, были и позже.
Самая яркая страница борьбы русского духа с европейским духовным же засильем, подаваемым под соусом Прогресса и Просвещения, называлась славянофильством. Историки философии считают, что славянофильство рождается из политического заказа государства, которое боролось за передел мира. Это утверждают как старые историки, вроде Яковенко, так и современные. К примеру, А. Замалеев так обрисовывает рождение славянофильства.
«На волне политического консерватизма формируется и вызревает "русское воззрение",или «самобытничество», — идеология контрпросвещения. На всем ее облике лежала печать обособления, "борьбы с Западом"; оно выражало духовное противодействие процессу европеизации России, возводя в абсолют исторические и догматические различия восточного и западного христианства» (Замалеев. Лекции, с. 226).
Хочется поспорить, сказать, что нет, не политика, а душа толкала хороших русских людей сражаться против западников и искать самобытности и величия в Русской истории! Тем более, что западники все как на подбор были врагами души и сторонниками ее естественнонаучного понимания как работы нервной системы. Однако, доказать в таком споре удастся только то, что славянофилы были лучшими русскими людьми. Но вот то, что двигало их не желание познать себя или душу, а нечто политическое, государственное, это бесспорно.
Называлось это нечто в их представлениях духом. Но понималось под ним то, что делает Россию не такой. Какой не такой? Да, в общем-то, не важно!.. Главное, лучше, чем они…
Читать лучших из старших славянофилов — Киреевского, Аксаковых, Хомякова, если ты сам не горишь в националистическом или политическом порыве, тоскливо. Самый религиозный из них — Хомяков — о душе поминает лишь вскользь, до себя ему дела, в общем-то, нет, а Православие — это то, чем можно гордиться. Особенно его движением в сторону слияния духа с Богом, иночеством, аскетическим подвигом, историей… Но гордиться — не значит иночествовать, упражнять себя, искать Бога.
Впрочем, Бога они, конечно, искали, хотя и по своему, и не сразу. Но главное было для них другим. Это были воины, бойцы, и что касается Алексея Степановича Хомякова (1804–1860), то он вообще считался «бретером диалектики». Бретер — это задира-дуэлянт, живущей только дракой. Вот и Хомяков жил дракой. В 17 лет он сбежал в Грецию помогать восставшим. К счастью, мальчишку отловили на ближайшей заставе. Тогда он ушел воевать в первой Крымской войне. Во второй участвовать уже не мог, зато изобретал полезное для войны, вплоть до дальнобойных ружей и разрывных снарядов. Погиб он раньше срока — спасал своих крестьян от холеры и заразился…
Хомяков прожил красивую и яркую жизнь, был религиозен настолько, что его считали «рыцарем церкви», но, к сожалению, очень мало написал о душе. Для него как бы все было ясно: душа — это то, что считает Церковь. И этого достаточно.
Первое упоминание души можно найти в его ответе Чаадаеву, написанном в 1836 году. Ответ этот он не стал публиковать, поскольку любил только честные поединки. А Чаадаева начали забивать и затравливать. Поэтому известен он стал довольно поздно. Для ясности надо сказать, что пишет Хомяков этот ответ так же, как и Чаадаев, адресуя некой г-же Н. Душу он поминает там несколько раз, но лишь один раз осознанно:
«"Диэтика души и тела есть истина, давно известная у других народов, — говорит сочинитель статьи, — а для нас она новость", — замечает он.
Но кто ж тебе открыл эту истину, мой друг, открыл просто, как будто без влияния веков и людей? Кто же мог открыть, кроме Бога Слова. Нужно было прежде всего верить, а потом исповедовать эту истину во благо общее тела и духа» (Хомяков. Несколько слов о философическом, с. 449–450).
Могу догадываться, что под диэтикой он понимает дуализм, то есть двойственность природы человека. Дуализм души и тела действительно не новость для православного человека, поскольку это один из основных догматов веры. И говорить об этой двойственности человека как о неком откровении можно только условно, а именно как о том, что западная философия создала такую категорию. Выглядит это как откровение о том, что мы говорим прозой. Если, конечно, я правильно понял Хомякова.