Очищение
Шрифт:
Звезду убедили
Я решилась.
И ничего нет женского во мне.
Теперь от головы до ног
Я — мрамор.
Брюер позвонил по мобильному, коротко переговорил с собеседником и часом позже на своём «лексусе» последней модели привёз двух офицеров в Беверли-Хиллз. Их целью вопреки ожиданиям оказался не огромный особняк с плавательным бассейном и теннисным кортом. Вместо этого Брюер въехал в квартал из четырёх дорогих, но не бросающихся в глаза кооперативных домов в испанском колониальном стиле, ненавязчиво размещённых в глубине маленького тупика, отходящего от Беверли-Бульвара, и развернулся в выложенном булыжником центральном внутреннем дворе с фонтаном. Брюер попросил своих пассажиров пригнуться на заднем сиденье, пока он набирал код в ящике, стоящем на цветочной клумбе на уровне водителя, и ворота из кованого железа с электронной сигнализацией медленно открылись.
— Камеры во внутреннем дворе? — спросил Хилл.
— Да. Я её агент, и поэтому у меня есть законное оправдание, — продолжил «Талантливый». — Если я остановлюсь за тем кедром, то мы попадём в мёртвую зону, которая тянется до входной двери. Я попросил вас обоих сесть на заднее сиденье, чтобы вы могли выйти сзади со стороны водителя. Хотя, на всякий случай, останьтесь в шляпах и тёмных очках.
По дороге Брюер выложил им подробности об источнике, который он назвал драгоценным камнем в короне Третьего отдела. Так что офицеры не выразили никакого удивления, когда дверь одной из нижних квартир открыла невысокая молодая блондинка с умопомрачительной фигурой, лет двадцати пяти, в джинсах, сандалиях и блузке пастельного цвета. Гости прошли внутрь квартиры, в холл, отделанный кедром, а молодая женщина остановилась рядом и, молча, подождала, пока Брюер достанет металлоискатель.
Она подняла руки, и он быстро провёл прибором вдоль её тела. Затем Брюер достал другой электронный прибор, который напоминал мобильный телефон, и исчез внутри квартиры, привычно проводя поиск подслушивающих «жучков» в каждой комнате. В то время как Брюер был занят, женщина жестом изобразила процесс пития и, глядя на двух мужчин, вопросительно выгнула брови. Хилл наклонился и тихо прошептал: «Кофе для меня был бы в самый раз, и что-нибудь холодное для моего друга. Без алкоголя».
Она прошептала в ответ так тихо, что ни одна подслушка не смогла бы ничего разобрать, если бы жучки и были: «Да, знаю. Общий приказ номер десять».
Хозяйка жестом пригласила мужчин в гостиную, которая была просто, но со вкусом обставлена двумя роскошными бархатными диванами и несколькими кожаными креслами, обеденным уголком и большой кухней, открытой с одной стороны. Внутренний дворик был открыт в зелёный сад со множеством цветов и папоротников. Она молча пригласила их садиться, а сама пошла на кухню, взяла из кофеварки полный кофейник и налила две чашки, затем открыла холодильник и вынула большую пластмассовую бутыль имбирной колы и ещё одну — с кока-колой, для Рандалла. Он показал на эль, и она наполнила большой бокал, добавив в него кубики льда. Затем поставила на плиту чайник, взяла большую простую белую кружку и положила в неё пакетик чая из трав.
Тем временем Хилл и Рандалл воспользовались возможностью рассмотреть книжные полки, которые заполняли стену гостиной комнаты и содержали не только книги, но и большую коллекцию музыкальных компакт- и ДВД-дисков с кинофильмами. Хилл всегда делал это всякий раз, когда имел такую возможность, так как ничто не помогало ему лучше в оценке характера человека, чем изучение того, что он читает, смотрит и слушает.
Литературные вкусы хозяйки охватывали классические драмы и большие романы, которые почти никто больше не читает. Пьесы времён королевы Елизаветы и драматургов Реставрации, таких как Драйден, Вебстер, Бен Джонсон, и, конечно, полное собрание сочинений Шекспира, мастера девятнадцатого века — Чехов, Стринберг, Ибсен, Гилберт и Салливен, а также несколько тонких томиков Юджина О'Нила, которым оканчивалась современная литература.
Здесь были такие писатели как Диккенс, Готорн, Троллоп, Уилки Коллинз, Томас Харди, Роберт Льюис Стивенсон и Бальзак. Хилл также с удовольствием увидел сочинения Жюля Верна и книги на исторические темы Артура Конан-Дойля, его любимых в детстве авторов. Библиотека поэзии блистала Уолтом Уитменом, Теннисоном и Т.С. Элиотом, но тесно граничила с политической некорректностью, так что Хилл задался вопросом, почему из-за этого у хозяйки не случилось неприятностей, так как у неё также были не запрещённые, но осуждаемые работы Редьярда Киплинга и Эзры Паунда. Он был ещё более удивлён, увидев прямо запрещённые законом творения австралийского поэта-лауреата Генри Лоусона — одно из нелегальных изданий Партии до восстания 22 октября, которое вполне могло привести к её аресту, если бы кто-нибудь заметил книгу, и, зная, кем, чёрт возьми, был Генри Лоусон, донёс на неё в министерство внутренней безопасности.
Бросающееся в глаза отсутствие чего-нибудь, связанного с гомосексуализмом, лесбиянством, мультикультурой и психотрёпом, как и то, что там было, почти столь же ясно говорило в её пользу. Её музыкальные пристрастия были широкими. Здесь были компактдиски Вагнера, Моцарта, Верди, Чайковского, Генделя, многочисленные оперы, грегорианские псалмы, церковные песнопения Джезуальдо, собрания кельтской музыки, русские хоры, Док Уотсон и аппалачские напевы.
Рандалл посмотрел на Хилла со странным выражением, они оба разделяли невысказанную мысль: молодая белая женщина с такими вкусами и образованием почти никогда не встречалась им в жизни, так что же, чёрт возьми, они здесь делают? Её электронное собрание кинофильмов было единственной вещью, которая относилась к 21-ому веку, хотя в действительности большинство фильмов было снято в 20-м. Конечно, сюда вошли все её собственные фильмы и телесериалы.
Брюер вошёл в комнату.
— По приборам всё чисто, — сообщил он Хиллу и Рандаллу.
— Это не означает, что мы вам не доверяем, мисс Коллингвуд, — начал Хилл несколько неуверенно, но она прервала его, передавая кофе ему и бокал имбирного эля Рандаллу.
— Конечно, вы не доверяете мне! — весёло засмеялась она. — Вы же не сумасшедшие, чтобы доверять всем подряд. Барри просвечивает меня этой штукой каждый раз как мы встречаемся. Я — не шпионка, но вы этого не знаете, и если только меня заподозрят, то легко могут проникнуть сюда и установить подслушку и в моей квартире, и в машине и на меня что-нибудь нацепить. Я понимаю и не возражаю.
— «Генри Лоусон?» — спросил Чарли Рандалл, показывая на книгу.
Она залилась румянцем.
— Правда, мне надо убрать её с глаз долой. Она запрещена. Но я по некоторым причинам к ней возвращаюсь. Вы знаете, что я снималась в фильме «Гроза над Австралией» на натуре на Северной территории, о водителе гонки «Нэскар», перевозящем наркотики из города Дарвина? Этот мой фильм не из лучших, но я совершенно влюбилась в Австралию.
Рандалл открыл книгу, нашёл место и печально прочёл:
«Я долго смотрел на край, что люблю На землю, какой она могла стать, Где Дарлинг встаёт под квинслендским дождём, И воды бегут в океан. Наша судьба слишком поздно узнать Правду, к которой мы были глухи, Что враг уже у портовых ворот, А за спиною палящая сушь!»— Трудно поверить, что это было написано более ста лет назад, — вздохнул Рандалл. — Лоусон был слишком прав, друзья. Я не критикую Северо-Западную Родину, но там — моя собственная земля, за которую я боролся бы, если бы наши люди послушали Лоусона, или у них было хотя бы две извилины в голове.