Очищение
Шрифт:
— Это безумие! — ахнул поражённый Кинг.
— На случай, если ты ещё не заметил, люди, которые правят нами, безумные. Между прочим.
Охранник за Кингом поднял вверх два пальца.
— Двухминутное предупреждение.
— Моя жизнь кончена, потому что я произнёс со злости единственное слово, — пробормотал Кинг, всё ещё не в состоянии постичь глубину своего падения.
— Теперь твоя жизнь кончена, потому что ты произнёс единственное слово со злости, — подтвердил Кинг.
— Никто в мире мне не поможет, — стонал Кинг.
Хэтфилд глянул на охранника позади сломленного человека в оранжевой робе, сомневаясь, как хорошо смог расслышать охранник его последние слова.
— Никто в мире тебе не поможет, — громко повторил Хэтфилд. Но перед тем, как охранник увёл Стивена, Зак поймал взгляд друга и подмигнул ему.
На улице, за стенами тюрьмы шёл дождь, тихий, затяжной, и уже темнело. Зак вынул мобильный телефон, набрал номер и быстро впечатал текст: «ВЫ ЖИВЫ?» Перед отправкой он подумал и решил, что этот вопрос может быть перехвачен и отмечен какой-нибудь правительственной службой слежки, и поэтому изменил сообщение просто на»?????». Затем нажал кнопку отправки и долгие минуты ждал ответа под дождём в свете уличного фонаря. Наконец маленький экран телефона засветился, и Зак увидел ответ.
«Я — ДУХ ПРОШЛОГО РОЖДЕСТВА».
Хэтфилд сделал глубокий вдох и после секунды нерешительности, последней, которую он когда-либо испытывал в своей жизни, отправил в ответ сообщение: «Я ХОЧУ ВСТУПИТЬ. ПОЗВОНИ МНЕ». Потом он закрыл мобильный телефон и пошёл под дождём к своей побитой, десятилетней «тоёте».
— Конечно, есть и другой путь, — подчёркнуто небрежно согласился Зак в ответ на вопрос Экстрема. Он сделал глоток из банки дешёвой диетической кока-колы из супермаркета, потому что не мог позволить себе даже фирменного пойла.
— Мы можем просто стоять в сторонке и заламывать руки, что жизнь Стива Кинга разрушена, а жизни двух маленьких девочек отравляются и уродуются извращенками и политически корректной брехнёй, пока они не вырастут в таких же мерзких поганок, как и их мать. О, пожалуй, мы можем немного попищать в знак протеста, но не слишком громко. Мы можем сделать то, что в наше время делают бессильные белые, чтобы выпустить пар. Написать письмо в редакцию, или, может, напиться и позвонить в правую радиопередачу, хотя гораздо лучше не говорить того, что мы действительно думаем, или нас тоже обвинят в словах ненависти.
А когда мы протрезвеем, то потом несколько дней будем обливаться холодным потом, надеясь, что не слишком много наболтали, и что ФБР с местными ищейками политкорректности не слышали нас, или что они слишком заняты на этой неделе, чтобы взять нас на прицел, прийти и порвать в клочья наши жизни, потому что мы осмелились раздражать наших господ и хозяев даже этим единственным слабым писком. Мы можем так поступить, Лен.
Думаю, что Стив даже будет очень благодарен за это. Конечно, это не помешает отправить Стива в сущий ад, за то, что он посмел громко произнести слово «лесбиянка». И не помешает Лидди Кинг с этой проклятой индеанкой или как там её, чёрт побери, забрать всё, что Стив сумел накопить за свою жизнь, и жить припеваючи, в то время как он будет страдать от адских мук. Но это не спасет Кэйтлин и Джуди Кинг от воспитания в ненависти ко всем мужчинам своей расы, и внушения им, что правильно и естественно проделывать отвратительные вещи с шоколадными батончиками, когда они вырастут. Или, может быть, до того, как они вырастут.
— Предположим, что мы все сбросимся и постараемся нанять достойного адвоката для Стива? — предложил Экстрем.
— Нет такого понятия, как приличный адвокат, но даже если бы они и существовали, у них нет ни единого шанса в наших судах по делу о словах ненависти, — ответил Зак. — Ни один юрист с достаточным влиянием, чтобы выиграть дело о словах ненависти, не займётся этим делом из-за последствий для своей карьеры в случае своей победы. Это как обвинение в колдовстве или ереси в Средние века. Защиты здесь просто нет. Она не допускается, и вы должны помнить, что в соответствии с законом адвокат на самом деле никогда не представляет своего клиента. Он — прежде всего судебный чиновник и не будет выступать против системы, которая позволяет ему ежемесячно платить за «Порше». Любой тёмный жулик, которого мы наймём, просто возьмёт наши деньги и принудит Стива к признанию вины и сделке со следствием за уменьшение срока, как и сейчас этот назначенный судом еврей.
Мы выбросим наши деньги, давая этим грязным судам возможность изображать, что там осталась какая-то справедливость и правосудие, а они исчезли задолго до того, как мы родились. Стив Кинг, белый, мужчина, и он любит женщин, хотя выбрал для любви не ту. У него нет ни единого шанса, и мы все это знаем. Или мы поможем ему, или бросим его, потому что до смерти боимся сделать то, что должно быть сделано, и позволим ему скатиться в ад. Даже если он выживет в тюрьме, как, по-вашему, он будет жить после всего этого? Стиву придётся носить клеймо преступника-ненавистника. А это значит, что он будет счастлив готовить гамбургеры или менять масло в машинах богатых на станциях быстрого обслуживания, если сможет найти такую работу, не занятую мексиканцами. Если мы собираемся помочь ему, это надо сделать сейчас, и мы должны на деле помочь. Есть только один выход. Эти две суки должны исчезнуть, чтобы они не встали на свидетельской трибуне и не погубили жизнь Стива.
— Речь не только о Стиве, — уныло произнёс Вошберн. — Но и о Кэйтлин с Джуди.
— И даже не о них, Чарли, в конечном-то счёте, — покачал головой Хэтфилд. — Речь о нас. О том, люди мы или собаки, скулящие и пресмыкающиеся перед этой тиранией зла, поджав хвосты и мочась на пол в страхе перед громилами-полицейскими с мускулами, накаченными стероидами, палачами из ФБР в блестящих костюмах и подлецами-судьями в чёрных мантиях. Стив — наш общий друг уже двадцать лет. С ним поступают несправедливо, а с меня достаточно несправедливостей! Хватит!
Зак вдруг сжал кулаки и громко взревел, в ярости на всю свою жизнь и унижения, в презрении к окружающему миру, и этот крик поднялся из сердца, самого нутра и мозга и вырвался из его тела как взрыв.
Вошберн посмотрел на двух других мужчин.
— Я тоже. Я с вами. Лен, думаю, Зак прав. Тебе лучше быстро смотаться. Зак неженатый, и я разведённый, у нас обоих паршивая работа, и нам нечего терять. А у тебя семья и бизнес, и ты всё можешь потерять. Я не был десантником как Зак, а просто водитель грузовика, но помню достаточно с военной службы, чтобы стрелять. Я уверен, что мы вдвоем сможем это сделать. Тебе не надо в этом участвовать.
— Стив приходил в магазин, лет с десяти, покупал маленькие детали и инструменты, винты для своего карта, — чуть не плача от гнева, проговорил Экстрем с искажённым лицом. — Стив был славным, умным мальчиком, дружелюбным, не злым и не себялюбивым по натуре, да таким и остался. Его отец был хорошим человеком и верным другом. И его две девочки такие красивые, такие милые и замечательные. Я вижу их, когда Стив приводит их в магазин. И я должен стоять в стороне, когда с ними происходят эти страшные вещи, просто потому, что боюсь? Я не могу так поступить. Бог меня накажет, если я это сделаю.