Очищение
Шрифт:
Он благословил мелкого воришку Котелка и, стремительно развернувшись, пошел прочь. Ему еще надо было успеть посетить приют. А Котелок озабоченный своими мыслями стоял на высоком берегу и слезящимися глазами поглядывал на крохотные огоньки факелов стражников на мосту. Он еще не решил, что сам будет делать, когда скоро вместо охраны эта стража займется истреблением…
4.
Питер, не смотря на довольно сильный ушиб, не поцарапался. Выскочив за ворота, он спрятался у чугунной ограды соседнего особняка, решив пересидеть боль, и уже оттуда услышал
Иногда он думал, что все их общение это странно затянувшаяся сказка. Одна из тех, что рассказывала еще несколько лет назад ему матушка. Сказка, в которой нищий может жениться на принцессе. А принцессы сбегают из дома с бродягами рыцарями. Где-то в глубине души он оставался настолько наивным, что отчего-то верил… вот он вырастет, совершит не мало великих дел. Или король объявит снова кому-то войну и вот тогда… Тогда он прославившись станет дворянином. Пусть даже всего лишь личным. Без права передачи дворянства по наследству. Но дворянином. Он разбогатеет. Обязательно разбогатеет. Ведь не может он вечно оставаться в бедноте и прозябать в этом городе!? Он приедет за Ингрид и ее отец не посмеет отказать ему. Богатому и знаменитому… уверенному и сильному. Не посмеет…
Не стоит судить строго о детских мечтах Питера. Кто из нас, о чем только не мечтал в его возрасте. Всего мы и сами не упомним. Особенно, какие глупости приходили в наши головы. К его чести стоит сказать, что свои мечты он трезво отделял от реальности. Он понимал что скоро… очень скоро отец Ингрид выдаст ее замуж и все. Не к кому будет приезжать красивому и богатому, сильному и уверенному в себе. Да и насчет подвигов… что же такого надо совершить чтобы у короля – баловня судьбы, вымолить самое захудалое дворянство.
Тяжело вздохнув, мальчик поднялся на ноги и, морщась, потер больные колени. Но боль уже так не резала и он, осторожно ступая босыми ногами по холодным булыжникам мостовой, поплелся к дому.
Забравшись к себе в комнатку и закрыв за собой ставни, он прислушался к звукам в доме и в удивлении расслышал, как в родительской спальне идет какая-то возня и кто-то стонет. Причем не так как обычно когда мама с папой занимались этим… а стонет словно от боли. Словно от жара или в бреду. Тихо и жалобно.
Решив не испытывать судьбу и не бродить по дому выясняя, что происходит мальчик забрался на свою деревянную лишь накрытую тряпкой кровать и подложив под голову руку попытался уснуть. Он долго ворочался, пытаясь найти положение, в котором колени не будут так сильно ныть. Они и выпрямлял ноги и, наоборот, поджимал их под себя, но тупая ноющая боль не давала ему все равно провалиться в сон. И вот когда глаза, наконец, стали слипаться, а в голове рой мыслей и образов постепенно захватил и поволок за собой сознание в страну грез, дверь в его комнатку резко открылась и, отчего-то злой голос матери Питера, потребовал:
– Пит, Питер! Вставай! Вставай, кому говорю.
Мальчик открыл глаза и резко сел, в испуге хлопая ресницами.
– Вставай малыш, беги к лекарю. Знаешь, где Людвиг живет? В его доме лекарь комнату снимает. Беги, позови его. Отцу совсем плохо. Поторопись. – Она вдруг подняла руки к лицу и даже в темноте мальчик понял, что мама плачет. – Поторопись, сынок.
Повторять больше было не надо. Напуганный до невероятного Питер проскочил мимо матери и выбежал на улицу. Он несся на торговую площадь к дому счетовода Людвига и в его голове не было ничего кроме странного панического страха. Именно страх заставил забыть его о приличиях, когда он, добежав, стал колотить в дверь со всей силы будя всех жильцов не только дома Людвига. Именно страх не давал ему связно рассказать, в чем дело хозяину дома и именно ужас в его глазах разглядел молодой врач, когда вышел сонный к двери.
Постепенно этот страх и нервозность завладели не только второпях собирающимся врачом, но и хозяином дома и его семьей. Ведь все знали слухи… Но кажется теперь это была уже не просто людская молва.
5.
Двери детского приюта долго не открывали. Наконец заспанная монахиня отворила тяжелые ворота и отец Марк, не стесняясь своего вида, вошел к ним.
– Доброго вечера… – поздоровался он и, после ответного приветствия и легкого поклона, попросил провести его к смотрителю приюта.
Смотритель, разумеется, спал. Но немедленно вышел в рабочий цех к ожидавшему его отцу Марку.
– Что за маскарад, святой отец? – обеспокоился смотритель. – Вас преследуют? Вы бежите от кого-то?
– Нет, дорогой Ян. Я как раз не бегу. А вот вам сейчас надо будет одеться… Разбудить ваших подопечных. И осмотреть их тела. Вы догадались, что вы будете искать?
Побледневший в свете свечи Ян Добряк кивнул. Он догадывался. Он уже знал слухи… Он тоже, как и все чувствовал этот нервический запах, разлитый в воздухе приближающейся смертью.
– После осмотра… если конечно все будет нормально, вы оденете их и соберете в дальнюю дорогу. А по утру с рассветом построите всех ваших мальчиков и выведите из города. Вы направитесь в монастырь моего друга. Он вам даст приют и поможет не умереть с голода. Я пошлю ему соответствующую просьбу. Страже на выходе, да и любому интересующемуся вы сообщите, что направляетесь в леса, дабы собрать грибов к зиме. Вам все понятно, Ян?
– Конечно, ваше преподобие. Я все понял. Прямо сейчас начнем будить мальчиков. До рассвета осталось всего пара часов. Но что мне делать… Что нам делать, если кто-то…
Тяжелый вопрос… очень тяжелый. Отцу Марку стоило больших усилий, чтобы вымолвить:
– Вы запрете их здесь у себя в мастерских… Я стану приходить, кормить их или буду посылать сюда своих помощников. А сами не прикасаясь к ним уходите. Если в дороге у кого-то тоже проявится… Вы отдадите несчастного первому встреченному патрулю стражи. Они будут знать, что с ним делать.
Добряк Ян словно впал в оцепенение. Он смотрел бегающими глазками на пастора, но ничего вымолвить не мог. На его бледной коже выступил пот и, видя, как капелька его сорвалась со щеки ночную рубашку, пастор глубоко и тяжело вздохнул.