Очки для близости
Шрифт:
— Алло! — Пауза. — А я откуда знаю где?! — Пуаза, Бурмистров кипит, словно древний самовар. — Сейчас подойду. Сумасшедший дом, — пробурчал он, убирая трубку. — Мария Ивановна, я отлучусь ненадолго, вот ручка, вот бумага, переведите весь абзац.
Ворча что-то о родне, у которой мозги набекрень, он вышел, захлопнув за собою дверь.
Я стояла в тишине темного кабинета, смотрела на раскрытый ноутбук, стакан минеральной воды на столе и удивлялась прихотям судьбы. О таком случае можно только мечтать. Я одна в кабинете, времени более чем достаточно,
Автоматически переведя абзац, я положила подготовленный текст на видное место и замерла у стола. Уничтожить компьютер сейчас? Или оставить это для Феликса?
Пусть все идет своим чередом, трусливо решила я и отвернулась от стакана, притягивавшего мои руки, как магнит железную стружку. А если Бурмистров собирается занести что-то в компьютер из мюнхенского факса?
«Страус ты, Маша», — припечатала я себя и почти обрадовалась, когда хозяин вошел в кабинет.
— Перевели? — спросил он.
— Да. Вот это слово, скорее всего, опечатка…
— А-а-а, — протянул Дмитрий Максимович, просмотрел текст и довольно закончил. — Тогда конечно… Тогда все в порядке.
Спасибо, Мария Павловна.
Из кабинета мы вышли вместе, дверь за нашими спинами чмокнула автоматикой, и Бурмистров почти бегом кинулся к лестнице.
Я шагала следом на дрожащих ногах и понимала, что, скорее всего, совершила глупость. У Феликса-Фаины может что-то сорваться, и я упустила единственную реальную возможность сделать то, что мне ведено.
Ну почему я такая трусиха?!
Первый этаж дома медленно превращался в улей, готовый к приему трутней.
Я склонилась над перилами, глянула вниз и увидела, как мадам и Тамара Ивановна принимают парад официантов. Мужчины в ливреях будут обслуживать гостей, гуляющих вокруг струнного квартета; девушки в юбочках и топах станут разносить напитки тем, кто соберется у бассейна под цветочными гирляндами.
«Красиво», — вздохнула я и пошла к детям.
В игровой комнате ползали по ковру Максим и Филипп в шортах, над ними, разглядывая железную дорогу и крошечные поезда, склонилась Тина. На девочке было длинное пышное платье, волосы уложены в прическу маленькой принцессы, и вся она казалась по-взрослому важной и снисходительной.
Равнодушные к нарядам братья запускали локомотив с горки и переодеваться не торопились.
— Здравствуйте, — присела в реверансе принцесса.
— Здравствуй, Валенька, — ответила я и увидела, что девочка ждет реакции на пышные кружева своего платья. — Какая ты красивая, Тина! Как маленькая Барби.
— Правда?! — обрадовалась девочка. — И мама сказала «как кукла»!
Максим и Филипп ревниво глянули на «Барби», засопели носами и побежали переодеваться.
— Валенька, ты посиди, пожалуйста, в игровой, — попросила я. — Я помогу мальчикам переодеться, и мы все вместе спустимся к гостям.
Первыми кадрами пленки был торжественный спуск детей с лестницы. Я попросила мальчиков взять Тину за руки, бегом спустилась вниз и сняла, как два брата в смокингах и бабочках
Получилось так торжественно и мило, что в холле на секунду смолкли голоса, и все присутствующие, включая охрану, засмотрелись на детей.
— Браво, — шепнул мне на ухо неизвестно откуда взявшийся Геннадий. — Спилберг сдохнет.
Я развернулась к нему и тут же нацелила объектив видеокамеры на отмытого и приодетого философа. Даже очки на Геннадии были парадно-выходные.
Он принял картинную позу рядом с вазоном, понюхал цветы, выдернул из букета крошечную маргаритку и вставил ее в петлицу.
Все это он проделал так забавно, что заслужил аплодисменты Ольги.
— Гена, ты сегодня наряден, как жених на венчанье, — засмеялась она.
Студиозус тут же подхватил меня под локоток, передал видеокамеру Ольге и сказал:
— Глянь в объектив, какая мы пара.
Ольга сделала два шага назад, а я прошептала философу-недоучке:
— Вы, Гена, скоморох.., все шутите…
— Ну почему же, — в тон мне ответил потомственный Бурмистров, — в каждой шутке есть доля правды. Вот напьюсь сегодня, стану смелый и сделаю вам предложение.
Последние слова потонули в шуме холла, и видеокамера их не уловила, с нее достаточно и того, что я запылала маковым цветом.
— Хотите, Мария Павловна, кину оркестрантам зеленую сотню и закажу марш Мендельсона?
Я вырвала свою руку и, не оборачиваясь, пошла к детям, беседующим с женой депутата Вохрина.
Светлана Александровна Вохрина любое общение с малышами использовала как терапию. Своих детей у нее не было, она перебирала крошечные пальчики Тины и с улыбкой слушала рассказ близнецов о Боливаре.
— Добрый день, Светлана Александровна, — поздоровалась я.
Красивая дама любезно кивнула:
— Здравствуйте, Машенька.
Не знаю почему, но от нее фамильярное обращение звучало органично. На редкость приятная дама Светлана Александровна.
И она представляла резкий контраст со своим политиком-мужем. Даже из холла было слышно, как Аркадий Семенович рокочет у лестницы. Демократически настроенный депутат объяснял обступившим его мужчинам что-то о последней линии правительства, своем к ней отношении и непосредственном участии в ее проведении. Складывалось ощущение, что сегодня не день рождения Дмитрия Максимовича Бурмистрова, а предвыборная кампания Аркадия Семеновича Вохрина.
Гости организованно съезжались на праздник. Одно за другим у крыльца останавливались шикарные авто, из них выбирались увешанные бриллиантами дамы и под руку с сияющими улыбками кавалерами подходили к чете Бурмистровых.
В числе последних прибыл мой прежний наниматель Василий Федорович с сынком Алексом. Оболтус был непривычно собран и трезв, лицо сурово и несло мысль. На лацкан смокинга он пришпилил круглый значок с лозунгом партии крайне правого толка и, едва поздоровавшись с Бурмистровыми, ввинтился в группу мужчин предвыборной кампании.