Ода абсолютной жестокости
Шрифт:
– Господин Риггер! – Киронага изящно кланяется.
– Нам нужно потолковать.
– Не спорю, – говорит Киронага. – Я за этим и приехал, потолковать с вами, а вы на меня просто набросились, не дав и слова сказать.
Я так и знал, что он не наниматься приехал. Уж слишком благородные у него манеры и одежда изысканная. Слишком хорошо он фехтует.
– Марьяна, мы продолжим чуть позже, – обращается он к женщине. – Нам с господином Риггером есть о чём поговорить наедине.
Марьяна кивает, отдаёт ему катану и идёт мимо меня в дом. Я подбадриваю её смачным шлепком по
Жестом Киронага приглашает присесть на лавочку в дальнем конце двора. Идём туда.
Киронага садится, его одежды задираются, и я вижу, что у него двое ножен – справа и слева. Он аккуратно вставляет вторую катану в левые ножны.
– Я слушаю вас, – говорю я.
Если Киронага приехал сюда, чтобы поговорить со мной, пусть говорит первым.
– Господин Риггер, я сразу перейду к делу. Я состою на службе Императора.
Я так и знал.
– Но суть не в этом. Суть в том, что вы – великий боец. Вы из тех, кого называют берсерками.
– Как?
– Это слово пришло с севера. Берсерки непобедимы. Они не боятся боли, это совершенные воины, любой из них в одиночку может разметать целую армию. Берсерком нельзя стать. Нужно им быть.
– И что?
– Вы сильнее всех в провинции Санлон.
Я нечасто употребляю настоящее имя Жирного, поэтому не сразу даже понимаю, что речь идёт о моей провинции.
– Берсерков очень мало, – продолжает он. – Один на несколько тысяч воинов. И один берсерк стоит тысячи.
– Вы хотите предложить мне работу? – спрашиваю я.
Киронага усмехается.
– Можно сказать и так. Я знаю, что вы вольны покинуть наместника Санлона в любой момент, и он не сможет вас удержать. Так вот, Император собирает войско, чтобы идти войной на Империю Фаолан.
Империя Фаолан вдвое больше нашей империи. Если не втрое. Она просто задавит нас количеством. Войны в условиях бессмертия долгими не бывают.
– Это глупо.
– Это мудро, – возражает Киронага. – Фаолан не готова к войне, а населению провинций безразлично, под чьим началом жить – будь то наш Император или их. Они соберут войско больше нашего – но наш Император мудр. Он уже несколько лет создаёт организованный отряд берсерков. Отряд, который стоит всей армии Фаолана.
– И сколько берсерков он набрал?
– Двадцать четыре.
– Какова численность армии Фаолана?
– Приблизительно шесть тысяч человек.
– А нашей?
– Около трёх тысяч.
Я смеюсь.
– Хорошо, – говорю я. – А если у Фаолана тоже есть берсерки…
– Нет, – отвечает Киронага. – Даже если и есть, они не организованы, и их гораздо меньше. Император борется за каждого берсерка в своей армии. Вы, господин Риггер, наверняка один из лучших.
– Проверим это, – я встаю.
Киронага также поднимается. Он достаёт обе катаны, протягивает одну мне. Я отстёгиваю кобуру, аккуратно кладу её на скамью. Мы выходим в центр двора. Из окна дома смотрит Марьяна.
Я знаю, что сказать.
– Если ты меня побеждаешь, я иду с тобой.
– Хорошо.
В его глазах – лёд. Почему-то мне кажется, что он сильнее меня. Я отгоняю эту мысль: я никогда себе такого не позволял.
И тут Киронага бросается в атаку. Он раздваивается, растраивается, становится расплывчатым и невидимым. Его меч мелькает со всех сторон: кажется, что у него тысяча рук, и в каждом по катане. Я едва успеваю отбивать его атаки, не говоря уже о каком-либо нападении. Постепенно я привыкаю к ритму Киронаги и начинаю искать лазейку в его движениях. Я ловлю его на том, что при верхнем ударе справа он на долю секунды оставляет открытой ногу, и сразу после парирования я могу ударить его по бедру. Я выдерживаю время, а потом осуществляю манёвр.
Мой меч проходит мимо. Киронага увёртывается и бьёт меня ногой в пах, я сгибаюсь, и к моей шее прижимается меч.
– Нет, Риггер, ты слабее. Сейчас ты слабее. У тебя – дар. Но этот дар нужно развивать на более сильных противниках, чем твои гладиаторы.
Он прав.
– Убери меч. Я признаю поражение.
– Мы едем завтра утром. Будь готов.
Я разгибаюсь.
– Только мы?
– Только мы, Риггер. У берсерка не может быть привязанностей.
Вот в этом он ошибается. Эта ошибка может стоить ему жизни – но позже.
Я смотрю в его раскосые глаза, потом беру кобуру, разворачиваюсь и ухожу. Марьяна стоит у окна. Уже сегодня все будут знать, что Риггер проиграл бой. Поэтому, зайдя в дом, я направляюсь к ней. Катана Киронаги у меня в руке. Марьяна пытается защититься руками, но я перерубаю тонкие запястья и рассекаю ей череп. Теперь о моём позоре узнают только завтра – уже после моего отъезда.
Во дворе усадьбы всё как обычно. Снуёт быдло, Болт сидит у колодца, Мормышка носится туда-сюда по мелким поручениям. Тяжело быть лилипутом.
Я зол. Я сейчас очень зол. По мне это видно. Болт, заметив меня, тут же куда-то исчезает. Партизан принимает коня, потупив глаза. Пузан скрывается в недрах кухни. Быдло расступается передо мной. На моём пути оказывается Голова-с-Плеч. Он худой и невысокий, но зато профессионал высокого класса. Никто так не разбирается в пытках, как он. Я его ненавижу.
Он оборачивается слишком поздно. Я бью его в живот кулаком, а потом достаю из-за пояса прут с рукоятью. Из всех щелей на меня смотрят дворовые. Голова-с-Плеч с трудом разгибается, и тут я наношу удар прутом по его голени. Нога подламывается, он с воплем падает. Я начинаю методично дробить ему кости: одну за другой, не трогая только голову. Он орёт. Он весь в крови – кровью пропиталась его красная накидка, его штаны. Один из ударов превращает его челюсть в кучу осколков. Я устаю. Оглядываюсь. Глаза – повсюду глаза.
На пороге моего дома стоит Бельва. В её глазах – слёзы. Я молча смотрю на неё, а затем последним ударом раскраиваю палачу голову. Иду к Бельве с прутом наперевес, прохожу мимо, она идёт за мной. Бросаю прут на пол, отстёгиваю пояс и сажусь на кровать.
Мне плохо. Она садится рядом, и я утыкаюсь в её пышное тело, прячусь в ней и рыдаю.
– Тебе не женщина нужна, – говорит Бельва. – Тебе нужна мать.
Она права. Иногда мне нужна женщина. Иногда – мать, которой у меня никогда не было. Бельва умеет быть и той, и другой.