Одержимость
Шрифт:
– Вот уж точно, только в моем случае это рисунки. Иногда мне кажется, будто меня окружают бухгалтеры и адвокаты… приятно побыть с тем, кто понимает.
– Взаимно.
Они разговаривали в квадратной комнате, одни, сидя посреди автоматов, кофеварки и холодильника с надписью «Только для сотрудников театра (Это к тебе относится, Чак)» на дверце. Три других столика были пусты, хотя запах свежего кофе и попкорна витал в воздухе, будто кто-то совсем недавно пользовался техникой.
– Итак, играть в «Аренде» - большое дело, – сказала
– Да, то есть, это не Бродвей, но я рад иметь стабильную работу недель на восемь. И я впервые буду на сцене и играть, и петь. Я жду не дождусь.
– Как долго ты репетируешь?
– Следующие две недели, вплоть до 6 часов вечера. Это хорошо, потому что я могу придерживаться своего графика. – Он доел сендвич и чипсы. – Не знаю, я устаю от многозадачности, успевая и тут, и там.
– Знаю, каково это. До того, как я стала преподавателем, я работала на четырех разных работах, когда предлагала иллюстрации к проектам, рисовала что-то свое и просто молилась, чтобы могла сохранить крышу над головой.
Он откинулся на спинку, его красивое лицо расслаблено, прекрасные руки вытирались о салфетку.
– Значит, родители тебе не помогали?
– Совершенно нет, – засмеялась Кейт. – Мама с папой – люди небогатые, и все дополнительные доходы отправляются в церковь.
– Так они религиозны?
– О которых можно прочитать… буквально.
– Значит, вы не близки.
Она вытерла собственные ладони, а после положила смятую салфетку в пустой контейнер в форме сендвича.
– И да, и нет. То есть, они все еще мои родители, понимаешь? Поэтому я люблю их. С ними просто очень сложно разговаривать о чем-то, кроме их верований… и они часто выезжают за границу в качестве миссионеров. Так что это довольно сильно разделяет. К тому же есть остаточные повреждения.
– От чего, – нахмурился он.
– Вся эта риторика. Она у меня в голове, и хотя я взрослая и живу за тысячу миль от них, иногда их суждения… это все, что я слышу. И в них отнюдь не поддержка, если понимаешь, к чему я веду.
– Ты кажешься дочерью, которой любой бы гордился.
Кейт смотрела в его уверенные, добрые глаза и покраснела от комплимента. Сменив тему, потому что не могла справиться с одобрением, она сказала:
– Ты хороший слушатель, тебе кто-нибудь это говорил?
– Возможно. Но тот факт, что так думаешь ты? Кое-что для меня значит.
– Ты снова меня очаровываешь?
– Это работает? – подмигнул ей Джи Би.
– Возможно. – Она отвела взгляд. – Что насчет тебя? Какова твоя история?
– Грустная, боюсь. – С этими словами он собрал мусор и встал, пересек комнату и засунул остатки их ланча в корзину высотой до бедра. – Без понятия, кто мой отец, а мама умерла при родах. Вырос в приюте и выпустился с аттестатом о среднем образовании. После? Поступил в колледж, получил стипендию, и с тех пор использовал каждую выпадавшую возможность.
– Ты уже долго сам о себе заботишься.
– Это многому меня научило. И знаешь, как говорят: то, что тебя не убивает, дает материал для песен.
– Все равно, наверняка расти было сложно.
Он пожал плечами и снова сел.
– На самом деле, я оптимист. И верю, что человек сам творит свою судьбу. Нельзя ждать, пока вселенная преподнесет тебе желаемое, ты должен взять это.
Кейт пыталась представить, каково это – не иметь семьи…кстати о вреде. Ее родители могли иметь пунктики, но они любили ее по-своему.
На секунду она вспомнила Джи Би в кафе, разговаривающего с фанатами, улыбающегося и такого искреннего в своей благодарности. Много любви лилось на него в той ситуации.
Понятно, что ему хотелось заполнить детскую пустоту исполнением.
– Что? – сказал он с улыбкой. – Ты забавно на меня смотришь.
– Прости.
– Не извиняйся… мне нравится, что ты на меня смотришь. Ох, поглядите, ты краснеешь. – Он положил руки на стол и наклонился на них. – Скажи правду. Ты чувствуешь ко мне жалость?
– Совсем нет. Но твоя жизнь заставляет меня еще больше уважать тебя.
И было кое-что еще. Ей не стоило удивляться тому, что за певцом, которого так обожала Тереза, скрывался настоящий человек… но было сложно не возвести его на пьедестал из-за его голоса и представить, что все в жизни так и плыло к нему в руки. Забавно, крушение иллюзий было не таким уж плохим. Пока он говорил с ней, сидел с ней, делился с ней, становился трехмерным, чем-то гораздо большим, чем красавчиком с прекрасным талантом.
– Разрешишь мне тебя нарисовать, – выдала она. Осознав сказанное, Кейт махнула рукой. – Прости, это просто…
– Да, – сказал он, медленно, чувственно улыбаясь. – С удовольствием.
Кейт потянулась в свою сумочку, не отводя от него взгляда, и взяла свой блокнот.
– Не двигайся… погоди, ты хмуришься.
– О, я наделся… неважно. Это тоже хорошо. – Когда его улыбка вернулась, он снова расслабился, сидя на стуле. – Не могу дождаться, чтобы взглянуть на твое видение меня.
Карандаш Кейт нашел ее правую руку, когда она открыла чистую страницу и начала яростно делать наметки на бумаге. Быстрые штрихи по белому пространству, проявляя его черты из пустого листка, вылепляя его лицо и плечи, его чудесные волосы, неотразимые, глубокие глаза…
– Джи Би! Какого черта? – В комнату заглянул мужчина. – Я тебя полчаса ищу. На такие мероприятия нельзя опаздывать.
Джи Би соскочил со стула и посмотрел на часы.
– О, Боже, Дэйв, прости меня…
– Ох, давай без этого, ладно? Просто тащи свой зад в Третью Репетиционную, сейчас же. Мы перебрались туда, потому что на сцене справа устанавливают новое освещение, и шум просто невозможный.
Когда парень ушел, Кейт закрыла блокнот и неуклюже попыталась убрать его в сумку.