Одержимость
Шрифт:
– Знаю, – сквозь слезы отозвалась мама. – Она ушла к Егору.
– Что?!
– Я знала, сынок. Только увидела ее и поняла…
– Они скоро поженятся. На днях. Без всяких ожиданий. Распишутся, и станет Настя Воронова Настей Некрасовой. – Голос Леонида надломился и сломался.
– Господи, – запричитала мама, – и почему это случилось с тобой?
– Это со всяким может случиться, мам. – Ему было приятно ее сочувствие. Леониду даже показалось, что ему стало легче.
– А мы с тобой повздорили из-за нее…
– Я был неправ.
– Не извиняйся, сынок. Я все понимаю. Сердцу не прикажешь. Это не мы с тобой придумали. Думаешь, я никогда не любила? – Мама села на край ванны. – Мне родители говорили, чтобы я об Игнате и думать не смела. Он ведь смолоду попивал. Не так шибко, как в последнее время, но…
– Последние лет шестнадцать, ты хотела сказать? – съязвил Леонид и наткнулся на осуждающий взгляд матери. – Прости.
– Бог простит, сынок, и тебя, и Егора, и невесту твою неверную, и меня. Всех нас есть за что прощать.
– Простить-то он, может, и простит. Только счастливее от этого ни я, ни ты не станем.
– Не в этом дело.
– А в чем? – Марков с силой стукнул кулаком в стену. – Что имеет значение, как не жить долго и счастливо? Счастливо, слышишь!
Он не заметил, как перешел на крик. Мама поднялась, подошла и молча обняла его. Она больше не плакала, а из его глаз полились слезы, и он их не стыдился. Он выплачет их сейчас, и никто, кроме матери, не увидит его слабым.
– Жизнь на этом не заканчивается, Леня. – Мама гладила его по спине. – Когда сердце переболит, ты поймешь, как быть. Пообещай, что не натворишь ничего сгоряча.
– Обещаю, – после небольшой паузы процедил Марков. Он отстранился от матери. – Но со временем они оба пожалеют. Ох, как они пожалеют!..
Мама с укором смотрела на него. Что эта пигалица сделала с ее сыном? Измучила, заставила страдать. Он ожесточился. Что придет ему в голову? Наверное, никогда не будет в ее жизни покоя. Страх перед завтрашним днем – вот ее тяжкая ноша. Все эти годы изо дня в день она боялась пьяных выходок мужа, а теперь – переживай за сына, чтобы не наделал глупостей. Вон как глазища-то сверкают.
– Все пройдет, сынок. – У нее больше не было для него нужных слов. Она не знала, как ему помочь. Если бы знала как, то – с дорогой душой.
– Знаешь, мам, а ведь на чужом несчастье счастья не построишь. Тоже не мы с тобой придумали, – страстно заговорил Леонид. На лбу от волнения выступила испарина.
– Это верно.
– Вот и у них ничего не получится. Рано или поздно они все потеряют. Все! – страшно закричал он и, оттолкнув мать, бросился к выходу.
– Леня! Ленечка! – Она не могла остановить его, а когда услышала грохот входной двери, застыла, закрыв лицо руками.
С ее сыном беда, которую и время вряд ли излечит. Так, подлатает. Рваная рана затянется безобразным швом. Что-то забудется, но главное не это. Простит он тех, кто был ему дорог? Если простит – у него еще останется шанс, если затаит злобу – он обречен. Зло всегда порождает зло. Но тогда почему любовь сына породила предательство, измену?
Это несправедливо. Господь все видит. Он разберется. Наградит одних и накажет других. А как же иначе? Она снова склонилась над бельем. В глазах вдруг помутнело, и с этим нельзя было бороться. Слезы полились из глаз. Она подумала о том, что за все эти годы Всевышний так и не решил, что она достойна лучшей жизни. Сколько еще ей тащить этот крест? Одна была радость – думала, у сына все наладится. Так нет, и у него на душе черно. Сам себе советчик, сам себе хозяин. Одному Богу известно, на что он способен в отчаянии. Она будет молиться за него. За сына и за тех двоих, что сделали его жизнь невыносимой. Это по-христиански. Может, хоть эти молитвы дойдут по назначению. Надежда умирает последней.
Майя отчетливо помнила, как пришла работать в эту больницу. С первых минут общения Карцев произвел на нее неприятное впечатление. Она сразу поняла, что это ловелас, который не упустит возможности залезть под очередную юбку. Он хотел переспать с ней и не скрывал своих намерений. Майя оказалась одной из немногих, кто не собирался воспользоваться такой возможностью. Ей это было вовсе ни к чему. У нее был Кирилл. Она не могла представить рядом с собой другого мужчину, пусть не менее талантливого, не менее харизматичного. Ее сердце было занято. Она откровенно игнорировала знаки внимания, давая понять, что есть женщины, для которых понятие чести – не пустой звук.
Уже тогда ей показалось странным, что Аюшев устроил ее в эту клинику, не объяснив Карцеву, что она не просто его протеже, а его женщина. Тогда всех этих слащавых намеков и откровенных домогательств можно было бы избежать. Карцев явно не был в курсе ее отношений с Кириллом. Поначалу Майя не очень переживала по этому поводу, тешила себя надеждой, что скоро все изменится. Кирилл вот-вот сделает ей предложение. Общие интересы, общая работа, сексуальное влечение – все составляющие союза, обреченного на счастье.
Когда Майя поняла, что разбираться с Карцевым придется ей самой, она подключила всю свою дипломатию. Не хотелось терять хорошую работу. До крайностей, слава богу, не дошло. Призвав всю свою женскую изворотливость, Майя сумела разрубить узел. Она намекнула, что связана определенными обязательствами с другим мужчиной. И он – один из лучших специалистов, самый почитаемый хирург этой больницы. Она делала упор на то, что уйдет она – уйдет и Аюшев.
– Такой специалист – находка для любой больницы самого высокого уровня, – не глядя в глаза главврачу, краснея, твердила Майя. Она жонглировала этой мыслью, как самый опытный жонглер, и Карцев не без сожаления сдался. Майя торжествовала. Аюшев мог ею гордиться! Она смогла постоять за себя, за их любовь!