Одержимые
Шрифт:
— Боюсь, Миранда меня больше не любит, — сообщал он печально (хотя, по правде, он не помнил, чтобы она его когда-нибудь любила. Может, котенком, когда еще ни в чем не разбиралась?).
Алиса смеялась и говорила, извиняясь:
— Конечно, она тебя любит, Джулиус. — Кошка громко и чувственно мурлыкала у нее на коленях. — Но ты же знаешь, какие они, кошки.
— В самом деле, начинаю узнавать, — соглашался господин Мюр, нехотя и скупо улыбаясь.
Действительно, он чувствовал, что начинал узнавать что-то, чему не мог дать названия.
Он не мог сказать, что впервые натолкнуло его на эту мысль — простая фантазия — убить
Однажды, глядя, как она трется о ноги знакомого его жены, созерцая, как охотно она демонстрирует себя перед небольшой восхищенной группой гостей (даже люди, явно не любившие кошек, не могли не восхищаться Мирандой), господин Мюр задумался над тем, что, поскольку он принес эту кошку в дом по своей воле и заплатил за нее приличную сумму, она принадлежала ему, и он волен поступать с ней, как захочет. Верно, что чистокровная персидская кошка была одним из дорогих украшений дома — дома, в котором предметы приобретались не случайно или задешево — и верно, что Алиса боготворила ее. Но в то же время кошка принадлежала господину Мюру. И он один имел право решать, жить ей или не жить, не так ли?
— Какое красивое животное! Это мальчик или девочка?
К господину Мюру обратился один из гостей (точнее, один из Алисиных гостей, поскольку, вернувшись к своей театральной карьере, она завела новый, широкий, довольно разношерстный круг знакомых), и с минуту он не знал, что ответить. Вопрос застрял в нем, будто головоломка: «Это мальчик или девочка?»
— Конечно, девочка, — помолчав, ответил господин Мюр приятным голосом. — Ее зовут Миранда.
Он размышлял: «Стоит ли дождаться, пока Алиса начнет репетировать свою новою пьесу, или следует действовать быстро, пока не угасла его решимость (Алиса, не гениальная, но пользующаяся неплохой репутацией актриса, должна была репетировать во втором составе главную роль в сентябрьской премьере, приуроченной к открытию сезона на Бродвее). И как это сделать?» Задушить кошку он не мог — не мог заставить себя действовать с такой прямой и неприкрытой жестокостью. Задавить ее, как бы нечаянно, автомобилем (хотя это было бы замечательно, в самом деле) он тоже не может. Однажды вечером в середине лета, когда лицемерная шелковая Миранда возлежала на коленях Олбана, нового приятеля Алисы (актер, писатель, режиссер — его таланты, вероятно, были нескончаемы), разговор зашел о нашумевших убийствах — отравлениях, и тут господин Мюр просто подумал, что, конечно, отрава.
На следующее утро он посетил сторожку садовника и отыскал там десятифунтовый мешок с остатками гранулированного белого яда от «грызунов». Прошлой осенью у них были серьезные проблемы с мышами, и садовник расставил отравленные ловушки на чердаке и в подвале дома. (Результаты отличные, удивлялся господин Мюр. Как бы там ни было, но мыши исчезли). Самым остроумным было то, что яд вызывал у жертвы сильную жажду, поэтому, наевшись отравы, животные вынуждены были искать воду, покидая дом и умирая в другом месте. Был ли яд щадящим средством, господин Мюр не знал.
Он мог воспользоваться воскресным вечером, когда в доме не было прислуги, да и Алиса проводила несколько дней в городе, хотя репетиции пьесы пока не начались. Поэтому господин Мюр сам накормил Миранду в углу кухни, где она традиционно ела, щедро добавив в корм целую чайную ложку яда. (До чего же это существо было испорчено! С самых первых дней, когда ей было всего семь недель, Миранду кормили особым высокопротеиновым, высоковитаминизированным кормом для кошек, сдобренным свежей рубленой печенкой, куриными потрохами и Бог знает чем еще. Но нужно с сожалением признать, что господин Мюр тоже приложил руку к ее развращению.)
Миранда ела со своей обычной жеманной жадностью, ничего не замечая и не обращая ни малейшего внимания на присутствие хозяина. Он мог быть одним из слуг, он вообще мог быть никем. Если она и почувствовала что-то необычное — например, была убрана ее мисочка с водой, — то, как истинная аристократка, она не подавала никакого вида. Знал ли он когда-либо другое столь же уравновешенное существо, как эта белая кошка?
Нельзя сказать, что господин Мюр наблюдал, как Миранда методично травила себя, с чувством умиления, или даже с чувством удовлетворения за исправление неправильного, или наслаждался торжеством справедливости (как бы сомнительно оно ни было). Скорее всего, он глубоко сожалел.
В том, что испорченное существо заслуживало смерти, он не сомневался потому, что в конечном итоге, сколько бесчисленных жестокостей совершит кошка за всю свою жизнь в отношении птичек, мышек и кроликов? Но его поразило, как нечто меланхолическое, то, что он, Джулиус Мюр, который так дорого за нее заплатил и, по существу, гордился ею, вынужден исполнять роль палача. Разумеется, сделать это было необходимо. И хотя он, возможно, сейчас уже позабыл, зачемэто нужно было сделать, но был твердо уверен, что он и только он был предназначен для исполнения приговора.
Однажды вечером, когда приглашенные к обеду гости сидели на террасе, Миранда выскочила белым облаком ниоткуда, пробираясь по садовой ограде, — подобный пушистому перу хвост трубой, шелковистое жабо вокруг высоко поднятой головы, золотые глаза сияют. «Словно на подиуме», — заметила Алиса.
— Это Миранда пришла поприветствовать вас! Не правда ли, она прекрасна! — радостно воскликнула жена. Казалось, она никогда не устанет восхищаться красотой своей кошки. «Невинный род нарциссизма», — подумал господин Мюр.
Послышались обычные похвалы и приветствия. Кошка стала прихорашиваться, полностью сознавая, что является центром внимания, потом прыгнула с ленивой грациозностью и исчезла, убегая вниз по крутым каменным ступеням к берегу реки. Тогда господин Мюр подумал, что наконец понял, в чем состоял феномен Миранды: она являла собой красоту, которая была одновременно и бесполезна, и необходима, красоту, которая (учитывая ее родословную) была полностью искусственной, и в то же время (принимая во внимание то, что кошка была из крови и плоти) совершенно натуральная — Природа.
Хотя была ли Природа всегда и неизменно естественной?
Теперь, когда белая кошка закончила есть (оставив, по обыкновению, четверть порции нетронутой), господин Мюр произнес вслух тоном, в котором смешались искреннее сожаление и удовлетворение:
— Но красота тебя не спасет.
Кошка секунду помедлила, а затем взглянула на него пристальными неморгающими глазами. Он ощутил внезапный ужас: неужели она знает? Она уже знает? Ему показалось, что никогда еще она не была столь прекрасна: мех такой идеально-белый и шелковистый, жабо пушистое, словно недавно расчесанное, наглая плоская мордочка, широкие упругие усы, ушки идеальной формы так умно торчат. И, конечно, глаза…