Одержимые
Шрифт:
— Вы лучше малость потанцуйте. Уже похолодало, а на дворе играет неплохой ансамбль. Идете?
Джиджи обнял за плечи Монику. Они пошли вслед за братом и его девушкой. Танцевали на воздухе, не обращая внимания на еду, которой были заставлены столы под оливковыми деревьями. Недалеко от них расселись в креслах упитанные господа — представители отдыхающей в Порто Себастьян элиты самых больших городов Италии вместе со своими щебечущими супругами. Нет, о делах на этом приеме не говорили. Общей темой беседы, даже светских споров, была политика. На горизонте собирались тучи. Правящая христианско-демократическая партия исчерпала все коалиционные варианты. Кабинеты менялись один
— Шутка сказать, — пробормотал кто-то из гостей господина Фабера, — всего лишь два президента, два премьера и несколько десятков других высокопоставленных лиц… Страшный переполох, по крайней мере, на двух континентах, состояние боевой готовности ВЕТО, мир на грани войны.
— Вот именно, — продолжил разговор худощавый мужчина с седыми волосами, председатель римского филиала Ассоциации швейцарских банков. — На грань войны могут поставить любые дестабилизирующие моменты. Следовательно, и террористические акты тоже. Удивляет полное бессилие полиции. Сначала в Германии, теперь в Италии. Пусть нас, господа, не вводит в заблуждение позавчерашний успех антитеррористической бригады. Конечно, полицейских можно похвалить, и следует это сделать, но я боюсь, что их удар можно сравнить лишь со щелчком по носу. Вся структура «Огненных бригад» в Италии осталась ненарушенной. Да и их штаб или штабы не понесли никакого урона. Думаю, что теперь следует ждать новых террористических актов. Общество должно жить в страхе.
— Хорошо, если бы вы ошиблись, дорогой председатель, — сказал Фабер, англичанин, многочисленными торговыми и финансовыми делами связанный с этой страной, которую он полюбил со времен войны, и, что у англичан является вещью почти неслыханной, выучивший итальянский. Благодаря знанию языка он снискал себе всеобщие симпатии, а своими немалыми деньгами — уважение.
— Разделяю ваше желание, — ответил банкир, — но остаюсь пессимистом. Правы господа террористы, наше общество больное, и даже очень больное. Они пробуют лечить, убивая, а мы не можем предложить никакой разумной терапии. Прошу вас реально взглянуть на действия наших политиков. Их деятельность по сути дела является жалкой попыткой сохранить статус-кво.
— Жалкой? — удивился добродушный толстяк, управляющий заводами, производящими судовые двигатели фирмы «Фиат». — Неужели вы тоже революционер, жаждущий изменений любой ценой?
— Изменений — да, но не любой ценой. И ни в коем случае ценой свободы. Поэтому я говорю: нужны реформы. И прежде всего глубокие политические реформы, ибо сейчас сфера экономики больше зависит от внешних факторов. Надо расстаться с нашим анархическим парламентом. Система правления — вот что требуется нашей республике. Правительство должно вести себя решительно и не уступать требованиям профсоюзов. Конфликт с ними? Ничего подобного, скорее, перемирие во имя интересов государства, а значит, и наших общих интересов.
Всю эту дискуссию слышал Джиджи, который в обществе Моники пил прохладительные напитки.
— Не знаю, какие общие интересы имеет представитель швейцарских банкиров и итальянский рабочий, к примеру, завода «Фиат», — пробормотал он. — Вот он, мир наших отцов. Они продолжают верить в иллюзии.
— Похоже, ты реалист. У тебя есть своя программа? — спросила Моника, которая с детских лет привыкла к политическим спорам и относилась с ним как к неотъемлемой части любых светских встреч.
— Программа? А зачем? То, что я планирую, касается лишь меня. И к тому же я не знаю, получится ли из этого что-нибудь. К примеру, такая сфера, как личная жизнь, ведь тоже зависит не только от меня, правда? Так вот…
— Джиджи, тебе не кажется, что мы находимся на приеме?
— Конечно. Но ведь на нем и говорят обо всем понемногу. Ты сказала о реализме. Ну, правильно, в этом-то и проблема. Я знаю, что в отношении тебя у меня мало шансов. Но я все равно не отступлю.
— От меня? Я тебе этого не запрещаю, но и ничего не обещаю. Джиджи, ты и в самом деле милый мальчик, и я вовсе не жалею, что познакомилась с тобой. Правда, ты живешь в Риме, и мы вряд ли будем часто встречаться. Но я всегда буду рада тебя видеть в Милане.
— Это звучит как прощание. Ты уезжаешь?
— Завтра отец должен приехать. Хочет несколько дней отдохнуть. Потом мы вместе вернемся. Примерно через недельку. У нас еще много времени. Мне придется смириться с тем, что теперь я буду с ним видеться реже. Рим его вызывает.
— Знаю. Отец вчера говорил, что он стал членом Главной комиссии христианских демократов. И войдет в правительство.
— Отец уже четверть века активно занимается политикой, является сенатором, это нормально, что в конце концов он войдет в правительство. Вероятно, еще не во время нынешнего кризиса, а через два-три месяца.
— Похоже, ты умеешь все предвидеть. Настоящая дочь сенатора.
— Что же делать, я воспитана среди политиков. А сейчас давай потанцуем. В конце концов ведь мы на шикарном приеме у синьора Фабера. Не знаешь, на который час назначен отъезд?
— Яхта должна отплыть в час ночи. И через час мы будем в Порто Себастьян. Надеюсь, я смогу тебя проводить до дома?
— Обе договаривающиеся стороны не видят препятствий, — пошутила Моника и потащила юношу к оркестру.
Под конец приема господин Фабер пригласил Монику в бар, чтобы узнать об ее впечатлениях. Заодно он деликатно поинтересовался, не собирается ли отец в этом сезоне появиться в Порто Себастьян. Если бы он приехал, Фабер готов ему предложить небольшую прогулку на своей яхте. Может быть даже на Лазурный берег. Как Моника думает, захочет ли отец?
— Я не могу говорить от имени отца, — ответила девушка. — Знаю, что он очень занят. Позвоните ему, возможно, такое предложение ему понравится. Он очень устал, это я знаю точно.
Моника, естественно, не сказала о том, что он приедет завтра. Конечно, этого скрыть все равно не удастся, но, по крайней мере, отсрочит неизбежные светские визиты. Приглашения посыплются со всех сторон, ведь назначение сенатора в состав узкого руководства правящей партии возбудило многочисленные эмоции тех, кто в знакомстве с ним усматривал возможность извлечь какую-нибудь выгоду. Тут Моника подумала, что у отца уже не будет возможности оставаться частным лицом. Где бы он теперь ни появился, на него везде будут смотреть как на государственного деятеля. И ему никуда не скрыться, везде его выследят любопытные глаза, бесцеремонные журналисты. Сенатор Пирелли имеет шансы на высокий пост. Кто знает, может, он — человек будущего?