Одесса-мама книга 2
Шрифт:
А так у моего недавнего наставника были все шансы присесть рядышком с прежним начальником.
Ещё момент. Кабанов хоть и прогнил снизу доверху, но далеко не дурак. Чтобы держать руку на пульсу, стопудово держал в отделе «барабанщика». Так уж устроена система.
Интересно, кто был его ушами? Интуиция подсказывает: рано или поздно этот «тайнос агентос кубинос партизанос» заявит о себе и предложит свои услуги.
Нравственного выбора передо мной не стояло. Уволю и никаких гвоздей. Зуб даю, будет стучать не только мне, но и на меня. Ну кому нужна в стаде «паршивая
Кем заменить? Вопрос, ещё тот.
С одной стороны лютует безработица, с другой — толковый и грамотный народ к нам в двери не ломится. Спрос высокий, ответственность страшная, вкалывать приходится круглыми сутками, никакого спокойного житья, при этом зарплата как у пишбарышни в какой-нибудь жилконторе, а то и меньше.
Всё это со мной уже было в Рудановске. Что мог — порешал. Что не успел… не моя вина. Похоже, придётся пройти этот «путь самурая» ещё раз.
— Все собрались?
— Все, — подтвердил Осип.
— Тогда можно начинать.
Я встал из-за стола.
— Ещё раз здравствуйте! Для многих из вас это уже не новость, но… Прежде вы знали меня как агента угро Григория Бодрова, хотя на самом деле меня зовут не так. Это была служебная необходимость, так что прошу без обид.
Убедившись, что косых взглядов в мою сторону нет, а сыщики смотрят на меня скорее с любопытством, чем с ненавистью, продолжил:
— Давайте знакомиться заново! Георгий Олегович Быстров. Член партии. Воевал в гражданскую в Первой конной, после войны попал в уголовный розыск, прошёл путь от агента до начальника Рудановской милиции. Там меня заметили, перевели в Москву на новую должность. В Москве работал вместе с товарищем Треповым в спецотделе, раскрывал дела повышенной сложности. Обстоятельства сложились так, что теперь я нахожусь в Одессе и поставлен руководить отделом уголовного розыска по третьему району. Назначение считаю высоким. Постараюсь оправдать оказанное мне доверие.
Понимая, что скатываюсь в лютую канцелярщину, сделал короткую паузу, чтобы продолжить на более приземлённом уровне:
— Я понимаю — новая метла метёт по-новому. Это нормально. Чтобы вы сразу настроились и знали, что вас ждёт, коротко озвучу свой подход. Он очень простой. Мне много не надо, мне нужно всё.
Оперативники заулыбались.
— Я не шучу, товарищи. Таков мой принцип — всё или ничего. В это «всё» входит самое главное требование: моя команда должна «гореть» на работе!
— Это как? — удивился Миша Божаткин, слегка флегматичный и вечно снулый парень.
Несмотря на молодость (Божаткин едва разменял четвертак), оперативник умудрился «настрогать» пятерых детишек, а его затурканная и полноватая супруга снова была на сносях (она несколько раз была у нас в отделе, приносила мужу обед). Естественно, от такой богатой на события жизни, Михаил часто засыпал на ходу, и это сказывалось на его результатах.
Чисто по-человечески Божаткина понять можно, мужик устаёт как собака, валится с ног на пару с женой. Детей надо накормить, напоить, спать уложить, вылечить все болячки, вырастить, в конце концов… Какая тут служба…
И при этом опер он хороший, смекалистый, есть в нём правильная жилка, поэтому не хочется его терять.
— Неужели нужно объяснять? — изобразил удивление я.
— И всё-таки…
— Хорошо.
Я опустился на стул.
— Мы на фронте, товарищи. Война закончилась, но только не для нас. Нашего врага ещё нужно победить. Когда-то мы обязательно это сделаем, но до победы ещё очень далеко. Враг у нас непростой. Хитрый, умный, изворотливый, коварный, опасный. В любой момент готов ударить в спину. Дал слабину — пиши пропало. Потерял бдительность — сам погиб или, что ещё хуже, подставил товарища.
Я горько усмехнулся.
— Поэтому мы не можем позволить себе усталость, трусость, лень… Если ты не отдаёшься нашей работе целиком — тебе нечего делать в угрозыске.
Лица собравшихся стали серьёзными. Они прекрасно знали, что я имею в виду. На этих ребят покушались, они не раз теряли друзей и, к сожалению, слишком часто проходили через эту боль.
— Да, это сложно, но мы можем гордиться! У нас самая лучшая работа на свете!
Ребята аж засияли, так им понравились мои простые, но очень правильные слова.
— Теперь касательно вас лично, Михаил…
— Меня? — удивился Божаткин и с опаской втянул голову в плечи, ожидая услышать от меня разнос.
— Да, вас, — кивнул я. — Мне известно ваше семейное положение.
— А ещё известно, что вы у нас не один такой. У нас в угро и в милиции наберётся не один десяток многодетных семей.
Божаткин вздохнул.
Народ зашумел:
— У Загорулько вообще восемь, мал-мала меньше…
— Восемь? Подумаешь! У Стаса Комаринского одиннадцать — не хочешь!
— Может и хочу, только мне жена сказала — ещё одного родим и пойдём по миру… Хоть хозяйство к штанам пришивай…
Сыщики засмеялись.
Я подал знак, чтобы все замолчали.
— Так вот, это серьёзная проблема, которая мешает работе, а проблемы необходимо решать.
— Каким образом, товарищ Быстров? — спросил Савиных.
— Есть одна идейка. Надеюсь, её поддержат там, наверху…
— Так что за идея-то? Или секрет?
— Какие могут быть секреты от своих?! Хочу поговорить с Барышевым, чтобы вместе с ним выйти в исполком со следующим предложением: организовать для детей сотрудников милиции и уголовного розыска ясли и детский сад.
— А где? Что — прямо у нас?
— Неужели во всей Одессе не найдётся хотя бы одного подходящего помещения? — резонно заметил я.
— Ну, помещение, может, и найдётся…А деньги? Это ж, наверное, целая прорва нужна…
— Да, финансовый вопрос — самый непростой. Хотя… мы ж приносим городу губернию конкретную финансовую пользу. Если часть прибылей пустить на детский сад — город точно не обеднеет, — сказал я.
Судя по выражениям лиц подчинённых в мои слова они не сильно поверили, да и у меня тоже появились сомнения. Хотя… можно ведь привлечь к этому вопросу не только Барышева, но и Дерибаса. Половина губернской администрации сейчас от него потряхивает, так что есть шанс через него порешать.