Одесский юмор: Антология

Хаит Валерий Исаакович

Психотерапия

Когда молчанье невтерпеж, пора права качать, и столько рож, и только ложь, и хочется кричать, – не лезь, приятель, на рожон, прислушайся ко мне: представь себе, что ты шпион, шпион в чужой стране…

Начальник вызвал на ковер, волной погнал понты, – молчи, вступать не стоит в спор, ты Штирлиц, Штирлиц ты.

Супруга тянет в ресторан, хоть пуст твой кошелек, сосед – в который раз, болван! – протек сквозь потолок. Какой-то хулиган гвоздем «Жигуль» твой расписал, в стране вообще сплошной содом, в мозгах – девятый вал. Спать не дает собачий лай или орут коты – молчи и рта не раскрывай: ты Штирлиц! Штирлиц ты!

Я тоже в образе с утра (и потому жива): я золотая медсестра в психушке номер два. А на больных срываться грех (ты б знал мою семью!), я успокаиваю

всех и валиум даю.

Но все же теплится в мечтах: настанет день, и вот – мешок смирительных рубах мне прачка принесет, и все, кто был жесток со мной, притихнут до поры, и будет долгий выходной у доброй медсестры.

Самоидентификация

Лицом к лицу себя не увидать. Куплю себе на вечер книжку «Тесты» и не спеша заполню честь по чести, чтобы свою загадку разгадать.

Из первого понятно станет мне, что я покладиста, хотя весьма капризна, и денежки люблю, хоть бескорыстна, немного замкнута, общительна вполне.

Картинку дополняет тест второй: влеку мужчин, сама того не зная. По типу я – красотка роковая, мой идеал – застенчивый герой.

Тест третий. Надо ж! Проверяйте сами. Все отвечала честно, я не вру! Выходит, я – мужчина, и с усами. Живу в Париже (вариант – в Перу).

Последний тест – ну, это просто блеск! Доверчива, но в меру осторожна, не знаю в жизни слова «невозможно» и обожаю быстрый жесткий секс.

Все, хватит! Беззащитное нутро не стоит выворачивать наружу. Без задних мыслей обращаюсь к мужу с невинной просьбой вынести ведро. Вот тут и узнаю…

Подруги

Там, где Элина, там всегда мужчины, жужжат, кружат и топчутся они, и если ты в компании Элины, то, бедная, останешься в тени. Зато она живет в глухом районе, где отключают воду, свет и газ, в грязи ее пятиэтажка тонет, туда не доберешься и за час. В подъезде там хроническая лужа, и лестничная клетка без перил… И мы, послушны зову женской дружбы, за это ей прощаем сексапил.

У нашей Иры – классная квартира, и денег – просто куры не клюют, и всех забот у нашей милой Иры – прилежно обеспечивать уют. Зато у Иры – нелады с культурой. Мы об искусстве с ней не говорим! Богатый муж считает Иру дурой, компания вполне согласна с ним. Мы кофе пьем под грандиозной люстрой (вокруг – достатка стойкий аромат!), но Ира вдруг возьмет – и ляпнет глупость! И ей за это многое простят.

А наша Светка – редкая эстетка, и пару раз звала на вернисаж. Картины маслом пишет наша Светка, – как Ира говорит: «Хоть стой, хоть ляжь!» К тому же одевается премило, и поддержать умеет разговор… Зато ее сыночки… два дебила, вся школа стонет и рыдает двор. Она бы им сама дала по шее – попробуй дотянись до этих шей! Мы утешаем Светку, как умеем, и эстетизм легко прощаем ей.

Анюта чудно рыбу-фиш готовит, зато ее начальник – идиот; Лариска – эрудитка, но зато ей ужасно в личной жизни не везет.

Я не рисую, даже не пою, во всякую погоду пиво пью и жалуюсь на сердце и на почки, могу средь лета от глотка простыть… Мне, слава Богу, есть за что простить напрасный дар вязать словечки в строчки.

* * *

Я, наверное, акула —Мужа милого любя,Все равно всю ночь тянулаОдеяло на себя.Было бедному несладко —Хоть вертелся он, как мог,То, как лед, застынет пятка,То продует левый бок.А как вымерзла коленка,Он ушел в одном плащеК той, что тихо спит у стенкиИ не вертится вообще.Теплой ночи, муж неверный!Ухожу в акулий стан.Стелет мне постель безмерныйЛедовитый океан.

Гений

Гуляет гений одинокийНа горизонте наших дней.Он устремился в край далекий,Откуда нас ему видней.Не зря он, как овчарка, рыщетИ в нетерпении дрожит…Нет, он не дивидендов ищет,Не алиментов он бежит.Он истину одну лишь ценитИ к ней дотянется рукой.А ты, не гений, ищешь денег…Как будто в деньгах есть покой!

С приветом!

Это было жарким летом.Ты пришел и кокнул вазу.Ты пришел ко мне с приветом —Это стало ясно сразу.Ты пришел ко мне с портретомБрата, бабушки и тети.Ты пришел ко мне с ответом:– Я-то за, но мама против.Ты пришел ко мне с советом:– Брось курить и будь скромнее.Ты пришел ко мне с куплетом —Вроде я так не умею.Лучше б ты пришел с букетом,Что к лицу и мне, и лету.Впрочем, что теперь об этом!Все равно ведь вазы нету.

Левая баллада

Жила-была королева,Что любила ходить налево.Вот шепчут ей в ухо министры:«Давайте пойдем направо.В соседнем замке – халява!Шампанского – две канистры».Согласно кивнет королева —Но повернет налево.Советуют ей генералы:«Войска повернем направо!Война будет – вроде бала,Нас честь ожидает и слава!»«Вперед!» – говорит королеваИ армию шлет налево.Ей шут намекает грубо:«Возьми-ка ты кубок справа.Не трогай ты левый кубок —Я знаю, там точно отрава!»В беседе с шутом королева,Как водится, отшутилась.И, взяв себе кубок левый,Естественно, отравилась.Придворные фрейлины, здравоУход оценив королевы,Клялись ходить лишь направо…Но тут же пошли налево.

Обреченность на лирику

Могла бы сочинять я гимны,Но были б и они интимны.

Марианна Гончарова

(Черновцы)

Зельман, тапочки!

Уезжал Шамис. Сказал – приходите, возьмите, что надо. Народ потянулся. Прощаться и брать.

Горевоцкие тоже пошли. Оказалось – поздно! На полу в пустой гостиной валялась только стопка нот «Песни советской эстрады», а на подоконнике стояла клетка с попугаем. Горевоцкая, тайная жадина, стала голосить – да зачем же вы уезжаете, кидаться на грудь Шамису, косясь, а вдруг где-нибудь что-нибудь. Шамис, растроганный показательным выступлением Горевоцкой, говорил, мол, что ж вы так поздно, вот посуда была, слоники, правда пять штук, книги, кримплены. А Горевоцкий шаркал ножкой – да что вы, мы так, задаром пришли. После горячих прощаний Горевоцкая уволокла ноты и попугая. Не идти же назад с пустыми руками.